Согретый окончательным теплом

Роман «Оскар и Розовая дама» о мальчике, умирающем от лейкемии, француз Эрик-Эммануил Шмитт написал в 2002 году. С тех пор его успешно ставили и на родине автора, и в России, и много где ещё, а в 2009 экранизировали. Самой известной отечественной постановкой стал моноспектакль Театра имени Ленсовета с Алисой Фрейндлих (2004 год). Запись его есть в интернете, полюбопытствуйте, он изумительный. Но и нам в Новосибирске повезло: театральная компания «Гамма», режиссёр Павел Южаков, художник Евгений Лемешонок и актриса театра «Глобус» Светлана Галкина в рамках творческой лаборатории НГТИ сделали невероятный антрепризный спектакль. Просто камерное чудо какое-то.

Ясно, что зрительский успех и шквал эмоций во многом заданы темой и героем — десятилетним Оскаром, которому осталось жить несколько дней. Постепенно уходящий, но не тоскливо-несчастный, а светлый, смешной и открытый жизни, как никто, — он ли не залог удачи постановщиков? Но поди представь себе, что у него перед глазами. А Лемешонок из ничего делает больничную палату такой, какой её видит Оскар: вполне себе уютной, с медвежонком и белым флисовым пледом на кровати. Больница давно стала для мальчика домом. Поди представь себе, как это — сначала не знать точно, но предчувствовать, что умираешь, потом незаметно подслушать разговор лечащего врача с родителями и узнать наверняка. А Галкина создаёт и Оскара, кривляку, умника, «лысую башку», и его сиделку бабушку Розу, и родителей, и доктора Дюссельдорфа, и других пациентов — движением рук, мимикой, разными голосами.

Вскакивает на больничной кровати и машет Богу — как Оскар; сгорбившись, накинув платок на плечи, шатается по опустевшей палате — как Розовая дама. Или гладит себя по щеке, как мама — сына.

Итак, Оскару десять лет, у него лейкемия — рак крови. Позади химиотерапия, пересадка костного мозга и — ноль эффекта, так, к сожалению, бывает. Когда Оскар узнаёт, что лечение ему больше не поможет, а родители пытаются скрыть от него этот факт — он ужасно злится. Но любимая сиделка, Розовая дама, или, как он её зовёт, бабушка Роза предлагает Оскару игру: пиши Богу письма каждый день и загадывай ему желания, обязательно духовного толка. Во-первых, познакомитесь, во-вторых, не так страшно будет умирать. Раз тебе так хочется, я буду приходить к тебе в течение двенадцати следующих дней, аккурат до конца года. А ещё, Оскар, тебе срочно пора взрослеть, так что каждый твой день будет идти за десять лет. Эти письма о прошедшем дне, после каждого из которых гаснет свет, — и есть главки спектакля.

К обеду Оскару уже пятнадцать — самое время для первого поцелуя. Через пару дней он «женится» на девочке из соседней палаты — к тридцати-то годам пора. Ещё через пару — переживает кризис среднего возраста и постепенно приходит к безмятежной, мудрой старости. И чем ближе смерть, тем мудрее он становится и тем короче становятся письма. Когда тебе под сто лет, ты, во-первых, уже вдоволь наговорился с Богом, и тебе есть о чём с ним помолчать, а во-вторых, ты постоянно спишь и нет никаких сил писать много. «Согретый окончательным теплом», Оскар прощает родителям их нерешительность, ободряет доктора Дюссельдорфа и завещает, что разбудить его может только Бог.

Он видит сон, в котором свет, а тени нет и смерти нет — Кортнев всё правильно спел в «Каширском танго».

Зал, конечно, заливается слезами, но совсем не сентиментальными. Нет, кое-кто приводит к одному знаменателю и просьбы о помощи больным детям (о, да что же в них плохого, как ещё к вам пробиться?), и христианскую риторику, и, собственно, сам спектакль, замечая, что всё вместе это «набило оскомину». Но, позвольте, самопальные фандрайзеры «Вконтакте» и авторы ванильных пабликов о смысле жизни много скупее в выразительных средствах, чем Южаков и Галкина.

В постановке нет одного доминирующего чувства, невозможно свести её только к жалости, от которой не остаётся того подъёма духа, что возникает после «Оскара и Розовой дамы». Зато в спектакле есть ирония: Галкина, например, пресмешно играет мальчика, который играет в старика, а ещё смешнее изображает бабушку Розу, изображающую рестлера.

Этот мгновенный перескок от слёз к смеху и обратно создаёт атмосферу не истерического мандража и натужного думания, но эмоционального раскрепощения, свободы восприятия. Галкина провоцирует на чувства, и ей доверяешься вполне.

Если разбираться со зрителями, то зачем они сюда идут? Чтобы вдоволь наплакаться? Вряд ли, хотя все примерно понимают, что так и будет. Прочувствовать опыт смерти? Тоже нет, этот занимательный аттракцион у каждого свой, он и близко не стоит с театром. Могу сказать за себя: два года волонтёрства в фонде помощи детям с онкологическими заболеваниями несколько скрадывают остроту ощущений от жизни. Перестаёшь осмысливать (и, в общем, правильно делаешь!) то, что вошло в привычку. Когда близкие тебе дети умирают, воспринимаешь это болезненно, но не всегда успеваешь почувствовать за болью, суетой и хлопотами главного. А главное же, друзья, — это любовь. Даже если никто не умирает.

Малыш, подросток, старик Оскар за две недели успевает долюбить всех самых близких, потому что он предупреждён. Далеко не всем нам выдадут такие же песочные часы. Далеко не все мы, даже зная о приближающейся смерти, сможем отказаться от неважного в пользу любви. Интересно, что голоса Оскара и бабушки Розы у Галкиной — поначалу отчётливо разные: с раскатистой «ррр» у ребёнка и вкрадчиво-убедительный у Розовой дамы — под конец сливаются почти в один. Ну, правда же, смерть должна не разлучать нас, а соединять, делать ближе, и, смею верить, ради этой непременно возникающей мысли всё и ставилось.

Следующий — и последний — раз в сезоне спектакль покажут 9 июня на площадке театра Афанасьева. Идите-ка за билетами.