«Послезавтра» – будет ли?

Здесь соединены 12 произведений Рэя Брэдбери: «Ржавчина», «Вино из одуванчиков», «Пешеход», «Улыбка», «Дракон», «Калейдоскоп», «Вышивание», «Другие времена» и некоторые другие.

Напряжение, создаваемое постановкой, невозможно не почувствовать, пока ты находишься в зале. На это работает все: декорации, игра актеров, которая, может, в этом спектакле не так уж и важна, потому что в основном следишь за действием на сцене; музыкальное сопровождение; самые важные слова героев, всплывающие под потолком и застывающие не только там, но и в твоем сознании.

Сцена «Глобуса» в этот раз кажется настолько огромной, будто туда может поместиться вся труппа театра. И не зря. В первых действиях зритель видит множество персонажей, которые то застывают, то оживают. Но даже когда они в застывшем состоянии, ты чувствуешь, что они хотят показать, донести: происходит что-то страшное, не все еще понимают что, но оно происходит.

Мы видим не только большую историю со множеством героев, но и маленькие: те, из которых и складывается большая история этого спектакля. Нам страшно за сержанта (Алексей Архипов), придумавшего прибор, который превратит все оружие на Земле в ржавчину, и вокруг воцарится мир. А страшно, потому что полковник (Евгений Важенин), выслушавший идею своего подопечного, вовсе не хочет уничтожать оружие, ему проще убить человека, который придумал эту «ерунду». И когда он отдает приказ убить сержанта, в голове проносится мысль: «Мы будто сами не хотим мира, спокойствия. Все стараемся достичь их, руководители стран даже делают для этого что-то, но когда в такой, хоть и утрированной форме к нам приходит возможность, мы отказываемся. А почему? Может, мы просто боимся».

Точно так же как мы кричим о жажде жизни, но мы всегда чем-то недовольны, не можем насладиться тем, что у нас есть, даже самым малым, хотя бы шумом города за окном. А кто-то и этого лишен, как полковник Фрили (Евгений Калашник). Но когда смотришь на историю этого человека, невольно восхищаешься им, и тебе снова хочется верить в людей, верить в то, что мы можем захотеть жить, наслаждаться теми мелочами, которые иногда оказываются овсем не мелочами. С восхищением жаждой жизни полковника приходит и сочувствие к нему, ведь он не может жить «на полную», так, как ему этого хочется. Да, сын и сиделка (Светлана Прутис) стараются на благо героя, но у них будто разное понимание этого слова. После его смерти понимаешь, что если бы тебя постигла такая участь, то тоже бы выбрал умереть, насладившись в последний раз столь любимыми звуками, а не глядя в потолок, лежа у себя в постели, как безнадежно больной, коим ты, может быть, и являешься.

Наслаждался жизнью и Леонард Мид (Илья Паньков), но он не вписывался в систему, работавшую в этом государстве, поэтому его, пожалуй, и надо было поймать, исследовать. Ведь он, наверное, и опасность представлять может, как и все, не входящее в установленные рамки. Однако ни в произведении, ни в постановке герой не пытается бороться, он практически безропотно подчиняется своей судьбе. Подчиняется так, как будто ждал этого, или вовсе не удивлен тем, что это происходит именно с ним: остальные-то «нормальные» люди имеют телевизоры, чтобы смотреть и кондиционные системы, чтобы «дышать», им не надо гулять, чтобы совершить эти ритуалы, вся их жизнь может вертеться в пределах квартиры и работы. Но с другой стороны, что помешало Миду бежать? Ведь никого не было. Только голос и машина. Он мог попытаться сохранить себе жизнь, наверняка, он знал, что не последует ничего хорошего после того, как он наденет на себя наручники и сядет в машину. Но он надел и сел. Сам. Значит, и он был хоть под не очень большим, но под воздействием системы, не мог освободиться от ее пут, попытаться противостоять. И это наводит на мысли, что сейчас с нами происходит то же самое, что мы живем часто так, как «положено».

Об этом и еще много о чем говорит брандмейстер Битти (Лаврентий Сорокин). Его монолог мы слушаем, наверное, минут десять. Огромный интерактивный экран с потолка до пола во всю ширину сцены, камера, снимающая говорящего, стоящий недалеко пожарный в каске — все это вызывает какие-то смешанные чувства. Одновременно кажется, что это речь какого-то политика на предвыборной кампании, но потом ты вслушиваешься в то, что он говорит, и понимаешь, что в предвыборных речах обычно нет таких слов да и не может быть. А обращается он будто именно к тебе, тебя он хочет образумить, ну или хотя бы показать, как абсурдно то, что нередко происходит в мире, что и ты часть этого, что каждый человек часть этого. Когда герой спускается в зал и задает вопрос женщине, сидящей в первом ряду, границы между вами уже абсолютно стерты. Но к мыслям о том, что и он причастен к тому страшному, о чем мы слышим в каждой истории, возвращает видео-поздравление с новогодними праздниками, которое снимается прямо при нас.

А потом мы видим, как разные люди ждут то, что неминуемо произойдет. Тогда отсчет времени под потолком показывает, что «это» все ближе и ближе. Кто-то, как Мэри (Анна Михайленко), пытается до последнего поддерживать отношения с внешним миром, с людьми, которые ей близки. А кто-то, как ее собеседник Уильям Петерсон (Павел Харин), хочет насладиться предметами искусства, которые создало человечество за время своего существования, и подумать о том, надо ли было их создавать вообще, если все это в конце концов будет уничтожено. Зачем? Зачем создавалось? Зачем уничтожается?

Один из моментов, когда кажется, что ничего больше нет, что все разрушилось, и вот он — конец, обозначается полной темнотой в зале и на сцене, когда только изредка свет фонариков промелькивает по сцене и исчезает, слышно только голоса потерявшихся людей. Людей, которые ищут друг друга и не могут найти. И не найдут. Они потерялись в Космосе, в кромешной темноте, а как часто мы, находясь здесь, на Земле, не можем найти друг друга? Пожалуй, не очень-то редко.

Но это не конец — то страшное, чего боятся все герои спектакля, еще не наступило. И встречаем мы его неопределенно: то ли неправильно, то ли все-таки так и должно быть — решает каждый сам для себя. Но девушки (Ирина Камынина, Наталья Тищенко, Евгения Краснова), которые перед нами проводят последние десять минут своей жизни. Они вышивают. И разговаривают. Именно в их разговоре, в разговоре обычных хорошеньких домохозяек, возникает, наверное, один из самых главных вопросов: «А почему мы ничего не сделали? Не помешали им совершить „это“? Почему?».

«Почему?» — так никто и не ответит. Зато в последней сцене мы услышим ответ на вопрос: «Надо ли?». Два выживших космонавта (Руслан Вяткин, Никита Сарычев), высадившись на Марс, услышат, что зря они это сделали. Мы не увидим людей, с которыми разговаривали, но они говорили с родными и близкими тех, кто погиб там, на Земле.