Поэтика жесткой истории

Новосибирский молодежный театр «Глобус» представил премьеру на малой сцене. 11 и 12 ноября состоялись первые показы спектакля «Толстая тетрадь» по трилогии швейцарской писательницы Аготы Кристоф в постановке главного режиссера театра Алексея Крикливого. 
Агота Кристоф родилась в Венгрии в 1935 году. В 1956 году покинула родину и с тех пор живет в Швейцарии. Писала пьесы для радио на французском, который стал ее вторым родным языком. В 1986-м написала первый, прославивший ее роман «Толстая тетрадь». Через два года появился роман-продолжение «Доказательство». Еще через три года вышел третий роман под названием «Третья ложь». Комичное сходство имени Аготы Кристоф с именем «королевы детектива» Агаты Кристи оказалось вполне символично. Агата всю жизнь выдумывала занимательные истории о меркантильных отравителях. Агота попробовала пересказать жизнь «близко к тексту». Однако ее истории занимательными сложно назвать: по признанию критиков, они «отвратительно правдивы», чтобы быть занимательными. Впрочем, это не помешало трилогии попасть в ряды мировых бестселлеров. Романы о близнецах Клаусе и Лукасе, нашедших способ выжить в абсурдном и ужасающем пространстве Второй мировой войны, были переведены на 20 языков, обернулись одной киноинтерпретацией и наконец-то дошли до театральных подмостков. Первую и до глобусовской премьеры единственную постановку произведения в России осуществил художественный руководитель кировского «Театра на Спасской» Борис Павлович. Постановщик второй версии «Толстой тетради» Алексей Крикливый уверен: новосибирская задумка не уступит.

— Имя писательницы Аготы Кристоф не слишком широко известно в России. О чем расскажет зрителям ее «Толстая тетрадь»?

— Формально говоря, «Толстая тетрадь» представляет собой дневники двух десятилетних близнецов — Клауса и Лукаса, написанные во времена Второй мировой войны. В книге нигде не упоминается название страны, в которой живут эти дети, не указывается конкретный временной период, но мы вычислили, что начало этой истории приходится на 1942–1943 годы, а конец — на первые послевоенные года. По сути, для Аготы Кристоф это автобиографическое произведение. Ей было десять лет в 45-м. И главным героям этой книги столько же. Клаус и Лукас живут у бабушки в маленьком городке и описывают события своей жизни. Один пишет одно сочинение, другой — другое, потом они обмениваются своими текстами и оценивают, хорошо это или плохо. Главное для них, чтобы в дневниковых записях была только правда. Для объективности восприятия они убирают из сочинений чувства, потому что чувства, по их мнению, очень неконкретны, неинтересны. Так эти два десятилетних мальчика, сталкиваясь с людьми, войной, с военными и простыми проявлениями жизни, с верой и бытом, изобретают новые 10 заповедей. Даже не изобретают, а как бы переосмысливают. И в итоге они становятся для некоторых жителей городка неким знамением, ведь в какой-то момент они начинают вершить дело Бога.

— Как эта история преломляется в работе над спектаклем?

— Когда читаешь трилогию (в этом мнении мы сошлись со многими людьми), ты испытываешь разнополярные чувства — от интереса до отвращения, и все равно не можешь остановиться. В какой-то момент ты понимаешь, что после окончания чтения возникает момент катарсиса. Я надеюсь, что мы найдем некий театральный эквивалент этому тексту, чтобы передать зрителю всю силу подобных эмоций. Книга написана очень скупо, неэмоционально, хотя и от имени 10-летних детей. Нам надо разгадать корни, мотивировавшие те или иные события, и, конечно, в этом случае эмоции мы с актерами убрать никуда не можем.

— У Аготы Кристоф постоянно обыгрывается тема таинственной связи близнецов. Вы сохраните эту линию?

— Это одна из самых любопытных тем, с которой мы работаем в нашем спектакле. В принципе, с точки зрения физиологии это одинаковые люди, у них одна и та же кровь, одни отпечатки пальцев, одна роговица, все идентично, это как отражение в зеркале. Но почему-то один — оптимист, другой — пессимист, один — черное, другой — белое. И очень интересно наблюдать, как возникает вариативность отношения к одним и тем же событиям, как разнятся поведенческие реакции на одни и те же поступки. Кроме того, в «Толстой тетради» очень много библейских, философских и человеческих мотивов. С одной стороны, это очень поэтическая, с другой, очень жесткая история. В этой книге столько обжигающих моментов (причем выдуманных или реальных — непонятно), столько искренности и правды...

— А нужна ли современному зрителю жесткая, безжалостная история, которую и читаешь-то на разрыв аорты?

— Вопрос вечный. Я понимаю, что у этого спектакля более узкий зрительский коридор, и я уважаю право зрителя пойти на тот или иной спектакль или не пойти. Но мне кажется, что есть такие вещи, которые люди обязаны знать. Как в нашем спектакле «Наивно. Sупер»: я верю в очищение души через веселье, но я также верю в очищение души через грусть, иногда даже боль. Что здесь главнее — не знаю...