Покоряя аудиторию, становишься ее рабом

Театр «Глобус» откупорил весну свежей трактовкой «Ревизора». Читать пьесу Гоголя не столько между, сколько против строк взялся московский режиссер Роман Самгин и преуспел в этом деле настолько, что концентрация аномалий на один квадратный метр хрестоматийного текста превысила допустимые нормы и увенчалась свадебным happy-end-м. Старый слуга вернулся в юность и переменил пол, вертопрах из Петербурга упал с неба и пустил корень в уездном городе, Городничий посыпанию головы пеплом предпочел накрыть поляну. «При чем здесь Гоголь?» — спросит въедливый зритель. Что ж, ответим ему словами Фрейда: «Знаешь, деточка, бывают и просто сны».

Режиссера Самгина пригласили в новосибирский «Глобус» как высококвалифицированного специалиста, который «знает о комедии все и даже больше». В декабре 2010-го Роман Савельевич поставил здесь мольеровского «Скупого», в октябре 2012-го представил «Лес» Островского. Классика в изложении ученика Марка Захарова подарила театру устойчивое конкурентное преимущество и столь благотворно повлияла на покупательскую активность местных театралов, что сотрудничество с режиссером решено было продолжить. Решение для театра правильное во всех отношениях. Во-первых, труппа обожает Самгина. Артисты слышат режиссера, безоговорочно принимают его постановочные решения, в результате спектакль создается в атмосфере понимания и любви — это ощущается в каждом миллиметре сценического действия и многое оправдывает. Во-вторых, большая сцена «Глобуса» действительно нуждается в спектаклях для самой широкой зрительской аудитории, для семейного просмотра, для легкого, не отягощенного интеллектуальными игрищами и радикальными жестами досуга, для проведения приятного во всех отношениях вечера. А в этом Роман Самгин дока. Он чувствует берега, не позволяет лишнего и точно знает, в чем нуждается театр (сочетание «раскрученного» названия, школьной хрестоматии и комедийного жанра для кассы — манна небесная) и чего хочет зритель.

Публика, по мнению режиссера, жаждет любви, человеческой составляющей и романтической истории со счастливым финалом. Со всеми тремя пунктами у Гоголя большие проблемы: и человеческая составляющая явлена в самом нечеловеческом облике и до любви, как до Китая каракушком. Впрочем, Романа Самгина сие обстоятельство ничуть не смущает. И Поднебесная в его «Ревизоре» аудиально присутствует (музыкальным лейтмотивом спектакля звучат «Слезы счастья» Дмитрия Рыбникова — очаровательная песенка из русско-китайской киносказки, в которой, если верить интернету, поется о вечной любви и разбитом девичьем сердце). И «нежные зефиры» с «услужными амурами» резвятся.

Социально-сатирические мотивы гоголевского «Ревизора», равно как и оригинальный сюжет, Романа Самгина интересуют постольку-поскольку. Чиновники уездного города лихоимствуют, мздоимствуют, дуреют, воруют, но внимание держится не столько на их сомнительных подвигах, сколько на молодом человеке по фамилии Хлестаков, которому нужно в сжатые сроки адаптироваться к среде. Нравственно и биологически. Ни то, ни другое не вызывает у щеголя и вертопраха сопротивления. В мире приборзевшего от собственного могущества Городничего (Лаврентий Сорокин) он свой в доску и, верно, не только для рифмы носит полосатые портки. Хлестаков в исполнении Никиты Сарычева — пустышка с апломбом, очаровательный мерзавец, безалаберный трепач, добросердечный прожигатель жизни, в флюидах которого девушки залипают, что мухи в меду. Первой жертвой в рамках сюжета станет слуга Осип, превращенный для раскручивания любовно-романтической линии в очаровательную Осипову (Екатерина Аникина). Эту негоголевскую героиню режиссер одарит прочувствованным женским монологом, но не потрудится развернуть ее личную историю, оставит виньеткой на полях чужой жизни... Затем в похмельном припадке случится интрижка с Анной Андреевной (Светлана Галкина), и, наконец, под занавес грядет спасительный марьяж с Марьей Антоновной (Нина Квасова). Провинциальная барышня сделает королевский жест — простит обманщику предательство, и Хлестаков своего не упустит — сделает ручкой отставленной пассии: амур пердю, сама понимаешь. Еще бы не понимала! Голос над сценой заведет: «Мое сердце полно печали/ Дом девушки далеко/ Где-то на небе». И Осипова взовьется по канату к колосникам, прочь из тартарары, закипающей роскошным и обильным свадебным пиром.

Пространство спектакля — тьмутаракань, бездна, топь, мировая прореха, безвременье, куда скатилось и застряло человечество. Тоскливое, безликое, обманчивое: ювелирно подсвеченный гравюрный задник, многоступенчатый помост из гофрокартона на переднем плане и невидимая глазу река забвения между ними. Оформление спектакля осуществили сценограф Виктор Шилькротт, художник по свету Евгений Виноградов и художник по костюмам Ирэна Белоусова (остроумное решение, столкнувшее токи «Мюнхгаузена» и «Кинд-дза-дзы»). «Картинка» придала спектаклю дополнительную степень обобщения, открыла шлюзы в вечность, задала метафорический градус, посулила философскую глубину. И обманула! Ибо режиссер глобусовского «Ревизора» предпочитает копать не вглубь, а вширь.

Роман Самгин ставит комедию и бросает в топку жанра все, что попадется под руку, в том числе смысловую структуру пьесы, сценографический масштаб и законы гоголевской поэтики. Создает режиссер при этом не сатирическую комедию нравов, что, по его мнению, слишком банально и скучно, а построенную на гэгах комедию положений, где комизм слова заменен комизмом действия — тычками, пинками, затрещинами, прыжками, ужимками, падениями, столкновениями, внезапными появлениями и исчезновениями. От того текст Гоголя зачастую звучит смазанно, блекло, шаблонно, а казусы, происходящие с героями, — напротив, вызывают в зале приступы хохота. Рухнувший на голову Бобчинского (Руслан Вяткин) шкаф или прочищающая горло перед тирадой супружница городничего оказываются спектаклю нужнее и важнее иных реплик, монологов и целых сцен. При определенном ракурсе в новом «Ревизоре» можно даже увидеть эксцентрическую комедию чаплинского типа (отсюда и открытый финал, и игры с судьбой, и отсутствие в пику Гоголю отрицательных персонажей, и своеобразная клоунада, и искрометное трюкачество, и комические подробности как сосуд для драматического или даже трагического содержания etc), но крепко спаянную с одноклеточными скетчами беннихилловского толка. Если привести кинопараллель к определенной точке, то по своей жанровой природе «Ревизор» близок к фильму Стэнли Краймера «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир» с его нарисованными одной краской, но весьма колоритными персонажами, общественно-социальной тематикой и фантастическим нарушением жизненных норм, постоянным балансированием между иронией и юмором, человеческим и ирреальным, каскадом нелепиц, путаниц, алогизмов и яркой картиной абсурдности мира чистогана.

Для театра такая жанровая разноголосица — находка: вроде как играем такую комедию, за которую не стыдно, оплодотворяем чистую развлекательность мыслью. Классика, опять же, значит, a priori высокое искусство, не бульварная французская комедия. Еще себе бонусов приплюсовали к карме. Проблема, собственно, одна — при чем здесь Гоголь и его многострадальный «Ревизор», насколько оправданны проделанные режиссером манипуляции с текстом? Роман Савельевич, конечно, был предельно честен и белым саваном классики, в отличие от некоторых своих коллег, не прикрывался, но все же очевидно, что работа с жанром и в жанре для режиссера важнее текста. На месте «Ревизора» могла стоять любая пьеса, ничего бы по сути не изменилось. Бренд оказался значимее содержания. Обидно. Самгин не только умеет смешить. Он обладает сатирическим даром, знает, как деликатно очистить авторский текст от пыли школьных хрестоматий и сценических интерпретаций, но в «Ревизоре», остро нуждающемся в такой реновации, сознательно уходит от своих навыков, не желает взаимодействовать с текстом, углубляться в него. Как говорится, покоряя аудиторию, становишься ее рабом. Может, из нашего города до государства и за три года не доскачешь, но до Николая Васильевича Гоголя дотянуться вполне вероятно.