«Любовь людей»: жестокий роман

Кажется, давно я так сильно ничего не ждала, как премьеры спектакля «Любовь людей» по пьесе Дмитрия Богославского. «Новая драма» — как правило, в общем, дело молодых, но в этот раз «Глобус» прямо-таки удивил, доверив постановку 20-летнему москвичу Ивану Орлову. Для него это и режиссерский дебют, и дипломный спектакль. Орлов однозначно талантлив, и у него есть свой почерк, который видно уже сейчас, — размеренный, нежный, лиричный, сформированный фильмами Бергмана и любовью к кинематографу вообще. С таким почерком хорошо бы ставить пьесы Мухиной, а вот об жесткую, суровую и свинцовую «Любовь людей» можно и зубы сломать. Такое случается, когда два талантливых человека оказываются просто разной группы крови. Так случилось и у Орлова с Богославским. Как будто не выдержав всей жести пьесы, Орлов ее оттуда основательно вырезал — и в результате получился довольно медлительный, эмоционально ровный спектакль, в котором герои вешаются, сходят с ума, убивают, убиваются, но этой тяжело вызревающей катастрофы позевывающие зрители так и не почувствуют. А именно этими античными трагедийными страстями, накатывающими на грязную и пьяную российскую деревушку, и дышит пьеса.

Люся (Наталья Тищенко) осатанела от жизни с мужем Колей (Георгий Болонев), который пьет запоем, матерно изливая душу жене в редкие минуты пьяного раскаяния, и задушила его подушкой, а потом разрубила на куски и скормила свиньям. Ей кажется, что теперь-то только она и зажила полной жизнью — с местным милиционером Сергеем (Владимир Дербенцев), влюбленным в нее ее со школы, но призрак убиенного Коли все приходит и приходит, нежный, чуткий, разговорчивый, не то, что тот, живой.

В этом жутком мареве, где возможен такой инфернальный любовный треугольник, где нет прошлого и нет настоящего, нет мертвых и нет живых, Люся впадает в безмолвное безумие. Никому еще не удавалось выстроить свое счастье на чужой крови. Если бы у этого спектакля был единый всеобъемлющий символ, то им мог бы стать сломанный телевизор, на мертвом экране которого шипит белый шум. В него, оглушающий, в финале безучастно вслушивается Люся, и он же служит той хрупкой завесой, за которой мутится рассудок и раскачиваются удавки.

Все в этой истории хотят жить «как нормальные люди», но никто не знает, что это такое. Все хотят любить, но не умеют и этого. У каждого — своя «маленькая трагедия», роковое ружье примеряет прицел на каждого, оно должно выстрелить, и стреляет оно в Сергея с Люсей. Но жизнь абсолютно всех героев в этом спектакле — абсолютное экзистенциальное зеро. Люся смогла полюбить только мертвого. Бесхребетный Иван (Руслан Вяткин) и стервозная свирепая Настя (Анна Михайленко), с отчаянной ненавистью швыряющая в стену рисом, не могут иметь детей и маются со своей взаимной тоскливой нелюбовью. Эта земля бесплодна, эта почва пропитана водкой и кровью — она ничего не родит. Местный плейбой Чубас (блестящая работа Дениса Малютина) будет страстно плясать с продовольственными пакетами под «Рюмку водки» Лепса в приятной компании продавщицы Машки (Марина Кондратьева), предаваясь любви в подсобке, но столичная крановщица все равно лучше. Герои неожиданно начинают разбирать настил из досок, казавшийся прочным полом, а в конце просто швыряют их в груду, напоминающую развалины, — земля уходит из-под ног, но на месте разрушенного фундамента ничего не возникает.

Владимир Дербенцев в роли мента Сергея — безупречен. Как слезы, перемешавшиеся с дождем, по его лицу стекают струи воды, которую он из чана зачерпывает фуражкой. Его бешеные вопли при виде обезумившей Люси правдоподобны, его финальный еле слышный монолог о пустоте и холоде пронзителен. Да в целом очень сложно упрекнуть в чем-то хоть одного из актеров — здесь все играют на высоте. Чубас Малютина, уездный остряк с манерами, в своем трехполосном «адидасе», залпом осушающий пивную бутылку за бутылкой, бесподобен. Руслан Вяткин, душевно смакующий водку, с заправленными в носки трикотанами, сыграл здесь, возможно, свою лучшую роль. Кондратьева с Михайленко, метающие по сцене пивные тары, — это драйв спектакля. Очень жаль, что мало роли досталось Георгию Болоневу, сыгравшему Николая, — актер фактурный, он бы смог сделать из своей работы бомбу. Но ему помешал режиссер, и не только ему. В пьесе Богославского в дрова бухой Коля то и дело грубо насилует жену на глазах у ребенка, жестоко ее колотит, а она в ответ мешает все его слова раскаяния с грязью и издевательской злобой — и у читателя, от строчки к строчке, вместе с ней назревает безумная ненависть к этому ублюдку, становится понятен мотив убить. В спектакле же все жесткие моменты вырезаны под ноль — и потому закономерно возникает недоумение: за что же, собственно, Люська, сука этакая, решила скормить мужа свиньям. Неужто за то, что пил не просыхая? В спектакле героиня Тищенко даже не отвечает ни на одну из пьяных тирад мужа — тем нелепее выглядит сцены, в которых они посмертно милуются.

И таких немаловажных, но жутких деталей упущено много. А чего ради? Чтобы не пугать зрителя жестью и кровавой рукой с переломанными пальцами, которую спятившая Люська засовывает в пасть свиньям, чтобы «почувствовать, каково это»? Но в итоге зритель, наблюдающий мирное течение событий, ни с того ни с сего оказывается ошарашен финальной катастрофой, которая случилась как-то вдруг. Градус нарастающего напряжения упущен. Так, может, режиссеру, который слишком лиричен для без шуток жестких сюжетов, просто стоило взять другую пьесу?