Яна Доля, «Честное слово»
В
фойе новосибирского театра «Глобус» перед премьерой спектакля «Пианисты» заманчиво льется «Лунный свет» Клода Дебюсси. На
афишах красуется размноженный портрет И.
Брамса в
стиле великой тройки
— Ленин, Маркс и
Энгельс. Однако спектакль вовсе не
о
годах жизни великих пианистов. И
вы
не
услышите здесь даже фонограммы фортепианной игры. Вместо музыки звучат вокализы в
живом исполнении артистов или того хуже
— тишина.
Только в такой эстетской постановке музыку можно изображать посредством тишины или вокализов. Вокализы на «а-а» начинаются с самого начала спектакля, причем четкого пропевания мелодии нет. Дальше будет еще и «раз-и, два-и», и, казалось бы, все должно разрешиться в финале в фортепианную игру или хотя бы в четкую мелодию. Но этого не происходит.
Да, те, кто придут послушать Равеля, Брамса или Дебюсси, будут разочарованы. Поэтому сразу хочется сделать оговорку: спектакль режиссерский, с интересной, конечно, задумкой. Спектакль, режиссерские ходы которого нужно считывать. Например, в сцене, когда Аксель Виндинг приходит из мести к сестре в дом профессора, главный герой говорит одновременно за двух персонажей — за старого профессора и его жену. Вполне логично, если предположить, что те потеряли дар речи: профессор от разоблачения, его жена — от открывшейся измены.
Или сцена в доме импресарио Гуде, где Аня Скууг разговаривает сама с собой — так в спектакле подчеркивается ее отрешенность, независимость и особый внутренний мир. А говорящий голосом робота отец Ани доказывает ее дисциплинированность.
Наконец, эта пресловутая тишина. Когда Аксель «играет» Шопена в доме Сельмы Люнге, хочется думать, что эта тишина связана с памятью об ушедшей матери и мыслями о любимой девушке.
В романе Кетиля Бернстада уделяется внимание трем вещам: подготовке к музыкальному конкурсу, и выходу на профессиональную сцену, и взрослению, проявляющемуся как в первой настоящей любви, так и в интересе к сексу. В спектакле эти акценты не ощутимы (в романе, например, Аксель просто помешан на Ане). Здесь на первое место выходит эстетство, постановка сама по себе — минималистичная, стильная, современная. Здесь деликатно убраны откровенные сцены (постельная сцена Акселя и Ани вовсе проговаривается словами), здесь нет музыки (она звучит только один раз — на празднике музыкантов, причем это не классика, а диско — словно намек, что остальной мир суетлив и шумен). Не подчеркивается и причина угасания Ани — она умирает слишком неожиданно. И только поднятая вверх рука Ани (как и в случае смерти матери Акселя) говорит о том, что Скууг последовала вслед за ней.
Некоторые персонажи выражены весьма гротескно. Например, обворожительная и царственная Сельма Люнге, дающая частные уроки музыки, довольно автоматична и холодна, как и отец Ани. Ее супруг Фердинанд в буквальном смысле ползает на коленях, подчеркивая свое ничтожество. Надо отдать должное режиссеру Борису Павловичу, который четко уловил детали образов и усилил их в постановке.
Во время показа, на котором присутствовала корреспондент газеты «Честное слово», произошел забавный инцидент: у кого-то из зрителей в зале во время спектакля зазвенел мобильный телефон, и сразу же по сценарию отец Ани произнес такую фразу: «Я бы его убил». Зал залился хохотом, даже артисты еле сдерживали смех. Этот эпизод сразу развеял некоторую первую озадаченность необычной постановкой, и дальше зрители уже просто получали удовольствие.
