Роман Должанский, «Коммерсантъ»
Один из самых именитых нестоличных российских театров — новосибирский молодежный театр «Глобус» отметил 75-летий юбилей и по этому поводу устроил мини-фестиваль своих спектаклей. РОМАНУ Ъ-ДОЛЖАНСКОМУ они напомнили не только об искусстве, но и о пресловутой «театральной реформе».
Бывший новосибирский ТЮЗ, уже больше десяти лет называющийся молодежным театром «Глобус», своей новейшей историей решительно опроверг романтический канон, согласно которому сначала по высшей воле где-то должен возникнуть очаг искусства, а уж потом заинтересованным лицам нужно не упустить момент и создать условия для поддержания творческого огня. «Глобус» — редкий феномен продюсерского театра, вернее, директорского, потому что в те годы, а именно в начале 90-х, когда подготовительные работы начинались, слова «продюсер» в театральном словаре не существовало. Когда слава переименованного театра докатилась до Москвы и Санкт-Петербурга, о нем говорили прежде всего как о театре, где бесперебойно работали цеха, где впервые в России была внедрена система компьютерной продажи билетов и налажена адресная работа со зрителями, где соблюдался производственный график. Где, наконец, царили необыкновенная чистота и порядок — это сейчас сибирские губернаторы могут объявлять конкурс на самый богатый ремонт в подведомственных театрах, а еще десять лет назад офисная мебель в закулисье потрясала воображение любого гостя.
Конечно, благосклонность властей была и остается решающим фактором в этой формуле успеха. «Глобус» — и в этом тоже его занятная особенность — по традиции умудряется ладить со всеми. Когда бывший директор театра Мария Ревякина (сейчас она возглавляет фестиваль «Золотая маска») на юбилейном вечере перечислила сидящих в зале трех областных губернаторов, сменявших друг друга совсем не миром, а в результате скандальных местных «революций», но сохранявших стойкую преемственность в вопросе, вертеться ли дальше «Глобусу», я сразу подумал о «театральной реформе» и пресловутых трех моделях. Это в Москве и Санкт-Петербурге можно предлагать три финансовые модели и сколько угодно обсуждать преимущества и недостатки каждой из них, а в стране они были и остаются совершенно другими, причем моделей этих только две — театр под крылом у начальства и театр, на который начальству наплевать.
Кстати, именно госпожа Ревякина взяла за правило опираться на режиссеров, приглашенных из Москвы и Санкт-Петербурга. В театре получилось как в спорте — брэнд команды местный, ресурсы тоже местные, а ведущих игроков можно приглашать хоть с другой планеты. Причем режиссеры-игроки по-прежнему представляют самые разные школы, и никому из них не дается возможности сделать свое лицо лицом «Глобуса». Вот и теперь в программке юбилейной недели после почти каждой фамилии не только режиссера, но и художника в скобочках стоит «Москва» или «Санкт-Петербург». Питерские тут вроде бы в своем историческом праве: новосибирский ТЮЗ когда-то был основан энтузиастами, посланными в Сибирь из ленинградского ТЮЗа его основателем Александром Брянцевым. Но значимый успех «Глобусу» приносят в первую очередь москвичи. Год назад «Двойное непостоянство» в постановке Дмитрия Чернякова получило «Золотую маску» как лучший драматический спектакль. А Марина Брусникина, известная своими работами в МХТ имени Чехова, поставила в «Глобусе» повесть Александры Васильевой «Моя Марусечка». Госпожа Брусникина не пишет инсценировок, не придумывает концепций, да и с театральным пространством обращается без особых амбиций — только самое необходимое для актеров. Но вместе с ними она так читает прозу, что слова, сохраняя придуманный писателем порядок, вроде бы складываются по-новому, где-то округляясь и играя светотенями языка, а где-то вытягиваясь в струну. Они могут журчать и любоваться сами собой, а могут вдруг впиться тебе куда-то под кожу так, что поневоле сжимаешься от неожиданной боли. Хотя это, наверное, зависит не только от слов, но и от толщины кожи.
Грустная повесть Васильевой — воспоминание про советское детство где-то в провинции. Марусечка, о которой речь, соседка, уборщица в рыбном магазине, сын которой сидит в тюрьме по несправедливому обвинению, а сестра лежит на затопленном искусственным водохранилищем кладбище. Простое и кроткое существо, нищая, никому не нужная жизнь, для пронзительного описания которой, кажется, из всех языков мира только русский имеет точные слова и интонации. Слеплена эта Марусечка из природной доброты и беспросветной бедности, предрассудков и прибауток, невыговоренной бабьей тоски и неосознанных унижений. Для автора ее героиня — самое светлое воспоминание детства. А смерть у Марусечки была такая же трагическая и нелепая, как и жизнь: окликнула дерущихся мальчишек, один толкнул ее, упала головой на лед, и все.
Марина Брусникина хорошо знает, как не утопить спектакль в дешевых слезах. И рассчитывает, конечно, на мастерство актеров. Прежде всего на Людмилу Трошину — хоть и «поделена» Марусечка между несколькими женщинами, но самые важные эпизоды все-таки именно у госпожи Трошиной, актрисы выдающейся. Она отлично умеет не только ввести зрителя в гипнотическое сочувственное оцепенение, заморочить, устыдить, но и встряхнуть его, дать понять, что все-то на свете трын-трава. Не зря же и у Александры Васильевой кончается повесть не смертью, а кулинарными рецептами, которым когда-то учила героиню ее Марусечка. Звучит, кстати, необычайно вкусно.
