Инна Кремер, новостная лента сайта театра «Глобус»
Друзья! 19, 20
апреля 2012 года на
малой сцене театра «Глобус» состоится премьера
— «Почти смешная история» по
киносценарию Эмиля Брагинского. Режиссер нового спектакля
— Тимур Насиров из
Санкт-Петербурга
— рассказал о
личных мотивах, побудивших его к
обращению к
этому материалу, о
том, почему люди зачастую бегут от
любви, и
по
каким внутренним и
внешним законам режиссер создает сценический мир.
— Судя по вашим постановкам у вас нет пристрастий в выборе материала, связанных со временем, — вы ставите классику, беретесь за современных авторов. Чем должна обладать пьеса, которая вас привлечет?
— Пьеса должна обладать историей, узнаваемостью. Она должна каким-то образом соотноситься со мной. Я рассказываю историю, как говорил Стреллер. Я не думаю, что я Стреллер, хотя почему нет? Но я тоже рассказываю истории. А про что я рассказываю? Про себя. Я же больше ничего не знаю, и никто ничего не знает про других. Я рассказываю истории, которые меня цепляют. В разные моменты своей жизни я взрослею, меняюсь, со мной что-то происходит: то депрессия, то наоборот все хорошо, то несчастная любовь, то наоборот все получается.
В разные периоды меня интересует разное. Когда я ставил в Красноярске «Собаки-якудза», меня крайне интересовала тема предательства, и пьеса отвечала на мои вопросы. Через историю, которую я ставлю, я разбираюсь с собой. Иногда мне хочется изменить собственную карму, и я беру конкретную пьесу. Постановка для меня — средство психологического контроля над собой. Чем больше я вкладываю своего личного в постановку, тем больше вероятности, что я избавлюсь от каких-то своих проблем. Либо наоборот. Бывает, поставишь честно, хорошо, а оно потом с тобой и случается. Чем честнее поставишь, тем быстрее случается.
— Выходит, для вас приход к профессии режиссера был необходимым психотерапевтическим актом?
— Совсем нет. Просто так меня учил мой мастер: «Все, что ты делаешь, надо делать про себя». Раньше я как-то не сильно задумывался над этим. Просто с самого раннего детства, еще с детского сада, я очень хотел выступать. Сначала хотел быть дяденькой, который все объявляет, потом мне стал нравиться кукольный театр. У меня было два чемодана кукол, мне дарили всяких петрушек, марионеток, я сам их вырезал. Из конфетных коробок делал сцену, из фильмоскопов делал свет для этой сцены. Мне нравилось создавать некий мир и этим миром делиться. Так или иначе, очень долго я собирался заниматься именно кукольным театром. Но так получилось, что после школы я не поступил на актерское отделение и поэтому учился много где: изучал театроведение, искусство древнего Востока, библеистику. Также у меня есть справка об окончании ПТУ № 80, где меня обучали кровельному и жестяному делу. Но единственное законченное образование у меня одно — режиссерское.
— «Почти смешная история» — это киносценарий. В работе над спектаклями «Собаки-якудза», «Пять вечеров» кино тоже так или иначе присутствовало. Вы признаете влияние кино на театр? Не было ли у вас опасений, связанных с переносом киногероев на сцену?
— Театр — организм живой, он берет отовсюду. Ему нужно кино — он берет что-то от кино. Нужен музей — берет от музея. Если я рассказываю историю, то мне нужно, чтобы кто-то в зале почувствовал ее как свою. Происходит какая-то жизнь на сцене, зритель за этой жизнью наблюдает, и если происходит узнавание, если та жизнь на сцене находит отклик в душе у зрителя и он ее принимает, то натягивается некая вибрирующая ниточка. Это главное для меня. Если бы я делал спектакль «Ирония судьбы, или С легким паром», тут, безусловно, надо было бы придумывать какие-то ходы, потому что невозможно было бы игнорировать фильм, слишком уж он помнится. Мы бы с артистами играли в любимое кино. А что касается «Почти смешной истории», то постоянного его присутствия в нашей жизни не происходит, поскольку кто-то помнит этот фильм, кто-то не помнит. В этой работе я не думаю о фильме. Слишком разные это истории — фильм и то, что я делаю.
— Чем для вас оказалась актуальной история главных героев — Илларии и Мешкова?
— Это опять-таки сильно связано со мной. Я — это и Мешков, и Иллария в одном лице. Случившаяся когда-то со мной страшная любовная лихорадка заставила меня действовать так же, как Илларию, и так же, как и Мешков, я сбежал от этого. Я определенным образом заканчиваю через этих героев свою собственную историю. И Таисия — это тоже я. Она наблюдает и думает: «Вот везет же людям!..» А ей не везет, потому что она не готова к любви, она от нее отгородилась заранее и не пускает к себе. Мешков оказался незащищенным, он вообще о любви не думал, поэтому и попал в этот сумасшедший праздник.
О чем для меня эта история? О том, как любой человек привыкает жить без любви. По разным причинам: либо не состоялась, либо уже закончилась, либо ее никогда и не было. Это очень удобно. И когда любовь случается, огромное количество людей бегут от нее. Любовь — это ненормальное состояние. Оно может быть возвышающее, депрессивное, но ненормальное. Во время любви все неправильно, мир переворачивается. И когда человек с устоявшимся представлением о мире с этим сталкивается, чаще всего он трусит и убегает. Я и в жизни-то знаю очень мало людей, которые безоглядно кидаются в это ощущение и готовы начать все сначала. И, тем не менее, нам всем этого хочется. Любовь — это желание начать все заново. Мы этого все боимся. Без любви все хорошо, все на местах, все понятно. И когда она случается, нужно стать очень смелым человеком, нужно совершать поступки. Наш спектакль про страх любить.
— В фильме, снятом по этому сценарию, главные герои были старше сценарных, и довольно существенно. Их возраст был определяющим в теме фильма. Вы взяли в свой спектакль молодых артистов. С чем это связано?
— Разумеется, чем моложе люди, тем быстрее они кидаются в этот любовный омут, в эти переживания. Но у нас не про мальчиков и девочек. У нас вполне взрослый спектакль. Наша главная героиня, Иллария, очень смелый человек и она безоглядно бросается в новое для себя чувство. Она готова на все, готова поменять свою жизнь. Это Мешков от нее бегает. Он влюбляется в нее не сразу, потихонечку.
Это такая своеобразная «Дама с собачкой»: Гуров познакомился с Анной Сергеевной, ему было очень мило и хорошо, он думал, что вернется домой и все забудется. Но дома адюльтер не забывается. Упорядоченная жизнь, к которой он спешил вернуться, ему мешает. Не хватает праздника, чтобы кровь бурлила. И он с удивлением через несколько месяцев обнаруживает, что он по Анне Сергеевне, оказывается, скучает. Ему хочется о ней говорить, он о ней думает все время. Он не выдерживает и едет в маленький город, где живет она. Они встречаются, но тут начинаются проблемы, потому что ни у нее, ни у него нет смелости начать все заново. В нашей истории Мешков, также как и Гуров, все время вспоминает об Илларии, да и не дают ему забыть. Но у нас Иллария первая не выдерживает разлуки. И поскольку все мы хотим праздника, пусть даже в выдуманном мире, у нас счастливый финал.
— С художником Никитой Сазоновым вы делали много спектаклей. Каким будет ваше новое придуманное сценическое пространство?
— Да, с Никитой мы познакомились еще в институте, подружились. И, начиная с выпуска диплома, сработались и много выпустили спектаклей вместе. Мы сидим и пытаемся рассказывать друг другу, как у нас артист может в пространстве действовать, двигаться, играть.
В «Почти смешной истории» мы показываем маленький городок, где все заняты своими делами. Все в этом городке немножко чудики — смешные, обаятельные. Уборщицы, парикмахеры, проводницы, администраторы гостиниц — они все одинаковые, им всем хочется счастья. История про любовь может произойти только в таком городке, в нем все устроено для этого. Артисты будут играть огромное количество масеньких ролей. Но мы сейчас всю эту жизнь в пространстве только начали сочинять. Я иду от природы артистов, они пытаются оправдать, то, что я предлагаю. Актер рассказывает историю про себя, но он не создает мир. А режиссер — и про себя рассказывает, и мир создает. Со своими законами, со своими правилами. Иногда это получается, иногда не получается — по-всякому.
Поэт создает мир, художник создает мир, композитор создает мир. И тут, конечно, можно позавидовать, потому что они создают через себя, у них нет посредников. У режиссера посредники есть. И мир, который режиссеры создают, часто зависит от большого количества обстоятельств. Мы сейчас только и делаем, что пытаемся найти общий язык. Если мы найдем его, то история у нас получится. Но она будет не такой, как я ее придумал, она вместит в себя множество других вещей и будет общей.