Верная игра

Всегда восхищалась людьми, обладающими мастер­ством, какое мне недоступно. Так, я с трудом отличаю одну карточную масть от другой и даже в дурака как сле­дует сыграть не в состоянии. И поэтому легко предста­вить мои эмоции на просмотре спектакля «Игроки» в театре «Глобус», ведь на сцене царили акулы, професси­оналы, самые настоящие шулера!

В России карты появились в XVII веке. И с тех пор пошло-поехало. Недаром друг Пушкина и покровитель Гоголя Вяземский отмечал: «В русской жизни карты — одна из непреложных и неизбежных стихий». Да и сам Пушкин не чурался удовольствий. Когда Гоголь, еще ни­кому не известный молодой человек, отважился посе­тить Пушкина для знакомства, слуга поэта не пустил визитера: «Они почивают». — «На­верное, всю ночь работали?» — сообразил восхищенный юно­ша, но получил отповедь: «Как же, работали. В картишки реза­лись». Ну уж если сам Пушкин...

Итак, на сцене «Глобуса» бу­шует «непреложная и неизбеж­ная стихия». Герои режутся в вист. Это не просто верная игра — это блестящая импровизация, творение тонкого ума, произведение искусства. Дабы вести такую игру, нужно было родиться Утешительным — наверняка в эту погонялу вложил Гоголь свой особый смысл. Роковой герой в исполнении Артура Симоняна, опытный психолог и хладнокровный политик, гениаль­ный стратег и тактик, он и людьми манипулирует так же легко, как карточной колодой. А она в его руках может вытянуться в длинную ленту, замереть на миг и снова вернуться на место. Ловкость рук демонстрируют все из его команды: тасуют, передергивают, колдуют над коло­дой, и карты вдруг начинают возникать из рукава, шевелиться, двигаться, выстраиваться в комбинации уже, ка­залось бы, без усилий игрока. А потом сами собой распа­хиваются двери, клубится дым, и священная колода Ихарева материализуется в роковую женщину Аделаиду Ивановну (Ирина Савицкова), которой в пьесе Гоголя не было, но в спектакле появилась, недаром там правит нечистая сила. Ведь без нее не существует азарта и гибельных страстей...

Пожар в «Глобусе» вспыхнул аккурат после премьеры «Игроков». Первой мыслью зрителей было: он, это он, Гоголь, загадочный, мистический, обозначил свое присутствие здесь. Вот и в ГДТ после премьеры «Вия» сгорели декорации. Однако в театре на жизнь смотрят куда прозаичнее, советуют не путать мистику с техникой безопасности. И малая сцена продолжает жить своей жизнью, давать «Игроков», но уже не вос­пламеняются поддельные векселя в руках несчастного Ихарева, не вспыхивают хлопушки с появлением верт­лявого слуги (Евгений Миллер). Особо опасные трюки пока отменены. Но дух Гоголя остался.

Спектакль придумывался сообща, идеи, решения по­являлись здесь же, на площадке. Масть катила, карта шла. На два дня в «Глобус» приезжал господин Резо Цителашвили — коллега знаменитого Копперфильда. «Да Копперфильд по сравнению с ним мальчик из яс­лей», — запальчиво говорит Артур Симонян, демонстри­руя мне один из трюков Утешительного, механизм которого незаметен неопытному глазу. Выясняется, карточ­ная колода прошита медной проволокой с маленьким крючочком. Стоит, немного потренировавшись, нада­вить на него пальцем, как колода образует фигуру, угод­ную фокуснику. Под руками старика Глова, героя Юрия Соломеина, карты и вовсе вырастают в объемный кар­точный домик, хотя до того валялись на столе беспоря­дочной россыпью. Кучу всяких разностей привез с со­бой Резо. Помимо хитроумных колод, это и специальная бумага, которая могла самовозгораться и превра­щаться в пепел, не обжигая рук манипулятора. «А мо­жем ли мы сделать гак, чтобы над нашей сценой летал человек?» — спрашивал у мага режиссер «Игроков» Александр Галибин, и тут же получал ответ: «Да влегкую!..» И как бы всамделишного клопа можно было пригласить на сцену, дабы сделать более до­стоверным гостиничный но­мер, и блоху заставить прыгать под ногами постояльца Ихаре­ва, когда тог интересуется у слу­ги: «Чай, конного войска вдо­воль, скакунов?», имея в виду, конечно, куда более пакостных тварей. Но воплотить успели не все. Придумок много, времени у Резо мало. Однако еще не вечер. Спектакль ведь развивается, растет...

Многому пришлось научиться творческой команде «Игроков», но главное — играть в карты. До этого по­немножку баловались, но чтобы с фокусами — не приходилось. Велико было мое изумление, когда Артур Симонян открыл мне, что и вовсе карт в руки прежде не брал. Он, красавец с черными кудрями, как сам себя называ­ет, «сын двух великих народов», предпочитает не разме­нивать себя на выпивку и компании. Силы, которые могли быть потрачены на бесполезное времяпровожде­ние, сберегает для сцены. Зато каков его герой! В самом начале работы над спектаклем, во время застольного периода, когда разбирали характеры персонажей, Алек­сандр Галибин дал актерам домашнее задание: каждому написать сочинение о своем герое и его окружении. Вя­чеслав Ковалев, исполнитель роли Ихарева, предста­вил Утешительного-Симоняна как огромного кавказца в черкеске. «Я от этих слов оттолкнулся, — рассказал Симонян, — и почувствовал себя комфортно». А сам, в свою очередь, написал сочинение не на школьную тему «Как я провел лето», но в аналогичном ключе: «Как я провел Ихарева». Ведь в конце концов даже не игра, не выигрыш влечет Утешительного, а власть над другими, страсть подчинять. Команда сподвижников нужна Уте­шительному лишь для того, чтобы осуществить свой сложносочиненный план. Бедный Ихарев и не подозре­вал, что судьба его 80 тысяч предрешена. Потому что, кроме карточных фокусов, его соперник владеет кое-чем похлеще...

А что касается мистики... Перед премьерой Алек­сандр Галибин рассказал актерам: «Ребята, я вчера вече­ром зашел на сцену, и вдруг кресло в зале заскрипело, сиденье поднялось и опустилось. Это Гоголь посетил нас. Он не приходил бы, если бы это его не задевало. Он дал нам благословение».