Кащей и шут

Гарпагон прессует сынишку:

— Откуда деньги берешь?

Клеант отбивается:

— Фортуна посылает!

Прелесть какая: фортуна посылает. Всем бы так. Спектакль «Глобуса» заставляет поразмыслить, кому именно и почему посылает фортуна. И фортуна ли. Хотя какие могут быть размышления, когда зал сотрясается от хохота. «Скупой», как и полагается ему быть, — комедия, и театр не нарушает чистоту жанра. Однако...

В Новосибирске Мольеру живется вольготно. В НГДТ «Плутни Скапена» ставили в традициях театра дель арте. В «Старом доме» Дон Жуана играла актриса. А после краснофакельского «Тартюфа» нас вообще ничем не удивишь — заглавный герой предстал там никаким не святошей, никаким не ханжой, а олицетворением высшей справедливости, более того, посланником дьявола. Правда, недавний факельский «Мещанин во дворянстве», мягко говоря, ничего нового в Мольере не открыл, и кто-то пошутил, что Лаврентий Сорокин сбежал из одного спектакля в другой. Переходя из «Красного факела в «Глобус», он будто заранее знал, какого уровня работа ему предстоит.

Мольер, придворный комедиограф, обличитель пороков дворянско-буржуазного общества, давно привык, что спустя века его пьесы ставят совсем не так, как они написаны. Но режиссер не только сочиняет для «Глобуса» свою сценическую редакцию «Скупого», освобождая первоисточник от длиннот, но и в характеристике персонажей кардинально меняет плюсы на минусы. Казалось бы, зачем это делать сегодня, когда все приличные люди стонут, что главный абсолют — это деньги? Скупой — такой, каким всегда его и видели — стал актуален как никогда. Даже Пушкин писал, что Скупой скуп и только, но если раньше его трактовка обедняла образ, то теперь, наоборот, заостряет, демонстрируя нам, до чего можно дойти в погоне за прибылью. Однако Роман Самгин увидел в заглавном герое труженика, который категорически отказывается пускать на ветер заработанные собственным горбом капиталы. А Лаврентий Сорокин, которому особенно удаются хитрые, злые, желчные персонажи, лишь поначалу позволяет воспринимать Гарпагона как тирана, который держит в черном теле ближних да еще и глумится над ними.

Скупой похож на Кащея — худой, с заострившимися чертами лица, быстрым цепким взглядом, так и представляешь, как по ночам он над златом чахнет. Одет соответствующе: в какое-то рубище из мешковины, в какие-то истоптанные чоботы. Это, друзья, — маскарад. Так было задумано. Гарпагон водит вокруг пальца не только зрителей, но и своих деток.

Наследники Гарпагона (Руслан Вяткин и Нина Квасова) — полная ему противоположность. Оба словно с курорта: румяные, упитанные, одеты прилично, но разнузданно. Вам не приходит в голову, на чьи деньги они роскошествуют? Делать-то ничего не умеют и не хотят — сынок пьянствует, дочка флиртует, внезапно оказывается беременной, рожает ребенка как выплевывает, и тут же забывает о нем. И при этом оба хотят от папы денег и разрешения на брак без приданого, зато по любви. В общем, чтобы всего много и сразу, и желательно без усилий.

Гарпагон любит своих отпрысков, но для него любить и потакать — разные вещи. Герой Лаврентия Сорокина — лицедей от бога, который лишь до поры до времени косит под дурачка. Он ведет с детьми сложные психологические игры с целью подвести обоих к взрослым взвешенным решениям, а заодно, в силу своей игровой природы, стебается над ними, видя их насквозь и предвидя все их претензии. «Отрекаюсь от тебя! Лишаю тебя наследства!» — не разжимая родственных объятий, картинно провозглашает папаша в целях воспитания. «Это... проклинаю тебя!» — словно с театральных подмостков, добавляет он клише, полагающееся в данных обстоятельствах. Комедию высшего класса разыгрывает Гарпагон перед своей псевдоневестой Марианной (Екатерина Аникина), слегка экзальтированной дурочкой, имеющей представление о жизни по пейзажу за окном. Конечно же, не собирается на ней жениться. Конечно же, знает, что она — объект воздыханий сына. Идет к ней медленными шажками, надев уродующие его очки и демонстрируя личину старого сластолюбца, одно прикосновение которого должно вызывать судороги отвращения...

Игру совсем другого порядка ведет молодежь. Игру жалкую и лживую, потому как выдают пафосные речи о любви и мечте за высокие проявления духовности. Балетная пробежка якобы влюбленного Валера (Владимир Дербенцев) по сцене во время монолога про обретенных родителей, под изумленно-презрительным взглядом умного повара (Александр Варавин) — апофеоз скудости духовного мира вне каких бы то ни было подлинных чувств.

Кстати, всегда было непонятно, как все эти хитросплетения про утонувших и внезапно воскресших родственников можно было играть всерьез. А здесь — ничего всерьез и не происходит. Валеру присочинить — что плюнуть, лишь бы было красиво. Тут бывают шуточки и похлеще. Так, повара, обвиненного в воровстве, приковывают цепями к столбу и приближаются к нему с щипцами для пыток. Но цепь оказывается непомерно длинной, на ней можно далеко убежать. За умопомрачительно смешным трюком прочитывается намек на то, что этот человек, как собака, привязан и к дому, и к хозяину. Он, как и Скупой, видит истинное положение вещей и единственный, кто, подобно королевскому шуту, может сказать Гарпагону правду. Этот мудрый и печальный слуга останется здесь, что бы ни произошло. А молодежь сбежит, поминай как звали.

Им, бедным, лишь бы гулять да веселиться. Вот появляется богатый жених Ансельм (Александр Кузнецов) — весь такой невинный, кроткий, просветленный, человек-мечта, человек-праздник, человек-изобилие, обещающий всем вечные и неиссякаемые блага. И, как крысолов с дудочкой, уводит всю толпу за собой, подальше от Гарпагона. А тот остается один, и долго-долго смотрит в никуда — сколько мудрости, усталости, тоски и безнадеги в этом взгляде.

Тут можно поставить точку, но это было бы слишком просто. Валер и Элиза так торопились к красивой жизни, что забыли корзину с сынишкой. Гарпагон тщетно пытается успокоить орущее чадо. Наконец, нашаривает поблизости погремушку и трясет над корзиной. Не игрушка это, а мешочек с монетами. Младенец, учуяв фетиш, сразу прекращает орать и принимается довольно смеяться. Вот так-то.