Юлия Щеткова, «Новая Сибирь»
Многие интервью с
Ольгой Цинк, актрисой театра «Глобус», начинаются с
того, что она
— Марина в
спектакле «Белая овца» или сестра в
«Ю», или Раневская в
«Вишневом саде»... Обладательница «Золотой маски» за
лучшую женскую роль, актриса, красавица и
спортсменка, однако, призналась «Новой Сибири», что уже иссякла... на
интервью. «Их
столько было!»
— всплеснула она руками. Пришлось ответить: «А
вы
пофантазируйте. Или приврите». Так что за
достоверность всего ниже написанного корреспондент «Новой Сибири» снимает с
себя всякую ответственность.
— С чего же все началось?
— Знаете, как было дело? Мы с папой вместе очень любили смотреть хоккей и балет. И я, как многие девочки, мечтала стать балериной: ходила на цыпочках, а папа меня поддерживал. Он вообще все детство носил меня на руках, на спине... да где угодно! Только по земле я не ходила. Все лежала-летала. Актрису из меня сделали родители — по крайней мере, сейчас я так думаю. У моих родителей были очень хорошие певческие голоса. А у мамы еще и со слухом все было в порядке. Мне досталось и того, и другого по чуть-чуть. Как только родители заметили эту мою особенность — ставить меня на стул перед гостями превратилось в их любимое занятие. А я-то не понимала, что меня используют! Думала: что так и надо встречать гостей, и с радостью пела.
— И все же, если бы вы не стали актрисой, какую профессию выбрали бы тогда?
— Парикмахером бы стала. У меня такая тяга к этому виду искусства! Думаю, кстати, добилась бы хороших результатов, потому что у меня есть такой дар. Я умею стричь, делать протески, обожаю сочинять что-нибудь с волосами. А вообще, если честно, я бы многих парикмахеров поубивала. Пару раз попадала к таким нехорошим — кошмар! И всегда так обидно было за них. Что ж вы, думаю, такие бедные и несчастные? У вас же такая хорошая профессия, а вы по-дурацки к ней относитесь! Но я имела честь видеть и настоящего мастера. Пришла года четыре назад к молоденькому мальчику-парикмахеру, села и сказала: «Вы знаете, у меня сегодня такое хорошее настроение, и я вам отдаюсь».
Именно благодаря ему я поняла, что должно быть у меня на голове... Или певицей могла бы стать. Я в детстве так хорошо пела! И в хоре-то школьном была солисткой, и на гитаре-то научилась играть. И вся такая была бы певица! Только кто бы меня раскручивал?
— В театре тоже раскрутка нужна. Насколько я знаю, вы тоже не сразу в примы попали...
— Так сложилась судьба. Я работаю в «Глобусе» двенадцатый сезон. И целых пять лет играла очень мало. Был такой долгий-долгий период застоя. Представляете, пять лет только в массовке и в эпизодах, о которых никто бы никогда не вспомнил. У меня даже не было денег, чтобы поехать в Москву учиться. Но самое обидное — я была очень плотно занята в репертуаре. Я играла во всех сказках. В общем, все равно была нужна и не могла уехать. Хотя... могла, конечно, но со мной бы сразу попрощались. В то время главные режиссеры не были мной заинтересованы.
— Когда произошли кардинальные изменения?
— Вдруг появился Дмитрий Черняков, который увидел меня и поставил со мной спектакль. Благодаря ему у меня появились роль и репутация стоящей, хорошей актрисы. Он меня очень сильно возвысил. Хотя нет, как-то некрасиво звучит «возвысил», лучше «открыл». У меня такой рывок произошел! Сразу вдруг стали занимать в других спектаклях.
— В общем, можно уже и зазвездить немного, а вы себя в одном из последних интервью с обезьянкой сравниваете. Отчего так?
— А вы посмотрите на меня! Что я сейчас делаю? Я же искренне тогда говорила! Самое смешное — когда я вру, очень сильно проваливаюсь. Я заметила, что стоит мне где-то слукавить, мне за это сразу прилетает. Чуть ли не через секунду сажусь в лужу. Однажды была такая ситуация: я сидела и упорно изображала светскую львицу. Сидела-сидела и как упала со стула кверху ногами. Или недавно шла по институту с однокурсниками и жутко умничала. Вся такая серьезная, учила всех чему-то, учила и запнулась за бордюрчик. Так растянулась! Друзья жутко хохотали. Нет, они все замерли. А хохотала я. Вот такая у меня роковая судьба — чем выше задеру нос, тем ниже упаду. Причем в прямом смысле слова
— Кроме «не зазвезди — упадешь», у вас есть особые предметы или суеверия?
— Я, в отличие от моего друга актера Ильи Панькова, который обязательно должен выкурить три сигареты перед спектаклем, не имею никаких суеверий. Я вообще не суеверный человек. Я могу вернуться домой за чем-нибудь (постоянно что-то забываю!). Я выношу мусор только по ночам. Я не соблюдаю даже такую примету, что премьеру нужно играть в том же нижнем белье, в котором ты играл сдачу или последнюю репетицию. Постирав его, конечно. Ко мне эти суеверия не имеют никакого отношения. Я всегда думаю: «А провались все пропадом!» Я специально не хочу входить в эту идиотскую зависимость. Вообще, если бы была возможность избавиться от всех зависимостей, я бы с удовольствием это сделала. Вот курить бы, например, бросила.
— Так что же мешает?
— Не могу я бросить — не получается. Бросала уже и очень сильно поправилась. Так ужасно себя чувствовала! Как я только ни худела! Даже на диете сидела, бедная. Но потом поняла: если хочешь похудеть, никогда не сиди на диете, позволяй себе все и, главное — очень себя люби. Сейчас я очень себя люблю, хотя чуть-чуть поправилась. Но уже не переживаю. Я же в театре сейчас — средний возраст: мои роли от тридцати до сорока пяти лет. Одним словом, могу себе позволить пару лишних килограммов. И никто не скажет мне, как это плохо! Главное — в костюмы влезть. А то что это такое? Будет толстая Раневская в «Вишневом саде»! Это плохо. Она же худенькая должна быть. Вот! Все-таки не хочу поправляться.
— А прическу, о которой столько было сказано, изменили бы ради одной-единственной роли?
— Если бы меня пригласил сняться в кино какой-нибудь режиссер типа Алексея Германа, я бы даже налысо подстриглась. Клянусь! А ради театра — нет. Потому что есть другие важные роли, в которых я нужна прежняя.
— Вы хотели бы сниматься в кино?
— Очень. Да каждый актер мечтает об этом! Но в Новосибирске сделать это практически невозможно, а переехать в Москву вообще, как оказалось, возможностей нет. Туда можно переезжать, только если есть большие деньги. Но если бы я и уехала, театр бы немного потерял.
— Ну что ж вы так категорично!
— Правда, правда. Мне замена найдется. А вот Жене Миллеру или Денису Малютину — точно нет. Ой, знаете, какие удивительные люди меня окружают! Так хочется, чтобы о них узнали, а доказательств их прекрасности у меня, увы, нет. Единственное, что могу сказать, — без моих партнеров я ничего бы не смогла добиться. Вы даже не представляете, в какой любви; заботе, понимании я купаюсь. Они мне все прощают, все недостатки. Прямо не знаю, как они меня такую терпят! Еще и радуются за меня в довершение всего. Помню, когда я была на церемонии «Золотой маски» Миллер, бедный, иззвонился. Только подключила телефон после церемонии, уже звонит это чудовище ночное, чтобы узнать результаты. Нет, сначала CMC написал, мол, что там у тебя? Я пишу: «Я лауреат». А он не понял, что за слово «лауреат», не выдержал, звонит. «Ты получила „Маску“?» — «Да, говорю, Женя, только отстань — сейчас не до тебя». Он так обиделся. Приехала из Москвы, а он в обиженках ходит, дуется на меня. Я говорю: «Женя, Женечка, можно я на коленочки встану перед тобой?» Пришлось встать на колени, чтоб простил.
— Сурово!
— Миллер — суровый малыш! Такой весь идеалист. Великий человек. Я ему однажды целую неделю испортила — перед премьерой «Вишневого сада». Когда мы вышли после репетиционного зала на большую сцену, у меня началась дикая перестройка организма. Это была мука. Нельзя играть «Вишневый сад» на большой сцене! А Женя меня терпел, страдал и мучился со мной. Я его обожаю! Но... я — плохая партнерша.
— Почему же плохая?
— В нашей профессии не важно, какой ты человек, важно, какой ты актер — хороший или плохой. Если хороший, тебе могут простить все прибамбасы. И то, что ты — придурок. И то, что можешь кого-то обидеть или причинить боль. Максимум могут сказать: «Ты плохой партнер, потому что больно бьешь».
— Получается, вы регулярно бьете партнеров?
— Да, я могу. Я, к сожалению, не добродушный Вячеслав Кимаев, мой партнер по спектаклю «Двойное непостоянство », который умудрился за 70 спектаклей ни разу меня не ударить больно. 70 раз лупил по щеке — и ничего! А я за все это время раза четыре так долбанула Елену Ивакину, что мне до сих пор стыдно ей в глаза смотреть. Нет, плохая я партнерша, плохая. А сколько я на Александра Варавина кричала, строила его, била опять-таки! А бедный Илья Паньков сколько натерпелся! Но ничего! Жив. Причем прекрасно себя чувствует и в меру упитан.
— За сценой вы такая же буйная?
— Нет, что вы! Могу, конечно, ударить, если попросят: ведь все эмоции я оставляю в театре. А в жизни в порыве гнева у меня наступает ступор. Или вообще бывает непредсказуемая реакция — я убегаю. Так что в жизни я никого не ударила и не разбила ни одной тарелки. Хотя... что ж я делаю-то еще в гневе?.. Вспомнила! Могу обматерить. Да, в порыве гнева я очень грязно ругаюсь.
— Даже не представляю, что вы можете натворить в волнении!
— От волнения я или плачу, или много говорю. Простите, конечно, но словесный понос начинается. И опять-таки моим партнерам приходится это терпеть. Я до спектакля так болтаю. Только после утихаю, замолкаю и ничего не говорю. Хотя я давно заметила, когда спектакль проходит хорошо, сил появляется уйма. Хорошо отдал энергию, хорошо она и возвращается. И ты такой весь вдохновленный! И счастливый. И ощущение полного блаженства. И расслабиться не можешь.
— И как с этим боретесь?
— Прихожу домой и начинаю мыть пол. А если при этом еще и музыку включить! Это у меня успокоительное средство такое. Я вообще люблю чистоту и стерильность. Пунктик у меня такой. Дурацкая черта. Зато не люблю готовить, хотя друзья и заставляют. Они издеваются надо мной! Иной раз могут даже заказать что-нибудь. Или я напрашиваюсь, сама: а дайте-ка я вам голубцы приготовлю, я их никогда не делала. Господи, чтоб я их еще когда-нибудь сделала! Это же мука, это же жир во все стороны летит. Кошмар! Но друзьям понравилось. Впрочем, если честно, ужиться со мной невозможно. Моя старшая сестра однажды так и сказала: «Чтобы с тобой ужиться, тебя надо очень, ну очень сильно любить».
— Помимо успокаивающего мытья полов, чем вы увлекаетесь?
— Во-первых, по понедельникам мы с друзьями ходим в баню. Можно сказать, почти регулярно. Недавно решили ходить в баню и купаться в проруби. Из парилочкн а туда! На выходных ездим кататься на горных лыжах. Конечно, не каждые выходные — это дорогостоящий вид спорта. В этом году, например, ездили в Шерегеш: от души прокатали кучу денег, да и наездились тоже от души. Есть, в общем, о чем думать летом. Я на горных лыжах катаюсь уже три года, как раз с тех пор, когда они в моду вошли. А знаете, кто на лыжи поставил? Ирина Камынина. Поставила меня и друга Панькова. Ой, она вообще много куда меня поставила. А я ее пыталась на коньки — не хочет. Представляете, я очень люблю коньки, но друзья не любят.
— Ой, вы с такой отвагой рассказываете...
— Я так люблю себя за бесстрашие! Я такая бесстрашная! Правда, когда мы однажды перед премьерой спектакля «Волшебный уголек» пришли все в синяках после катка, режиссер нас так отругал, так отругал. Сказал: «Что бы вы еще когда-нибудь перед премьерой куда-нибудь, придурки, пошли! Мы все такие разбитые были! Но риск — благородное дело. К тому же погоня 31 адреналином, за глотком свежего воздуха. И вообще мы, актеры, дико нуждаемся в новых впечатлениях. Мы же постоянно опустошаем внутренний сосуд Мы же каждый вечер со сцены все отдаем, отдаем, а сосуд не всегда восполняется. Надо же как-то пополнять. А чем? Только жизнью. А когда общаться? Как говорит Саша Варавин: «А жить-то, жить-то когда?»
— А если нет лыж и коньков нет, что же тогда?
— Новая работа, новый спектакль, новые роли. Кстати, в погоне за новыми впечатлениями иногда смотрю хорошие фильмы. Феллини, Формана. Просто берешь и смотришь. Не это если внутри совсем пустота. Или родственникам в Омск могу позвонить. Они иногда такого понарасскажут — масса новых впечатлений. Все соки вытянут: «Ну, ты как? Ты как?», бла-бла-бла... потом долго полумертвая ходишь. Тоже ведь отдача.
— Удивительно, обычно женщины не устают от телефонных разговоров.
— Нет во мне этого. Не болтаю я по-женски по телефону по полтора часа. Только если накатит. Я просто люблю тепло, уют и чистоту. А еще безумно люблю красоту. Никогда мимо глаз красивую черту не пропущу. Вот увижу что-нибудь красивое и хожу, глазею. Знаете, я заметила, когда у меня прекрасное настроение, все вокруг такие красивые! А когда настроение плохое — кругом одни уроды. Дикое количество страшных людей. Ой, еще у меня есть одна мужская черта: все женщины любят ходить по магазинам, а я люблю дома сидеть перед телевизором. На диване, как мужики. Покупки делаю моментально всегда вижу свою тряпку сразу. Меряю за пять мину и забираю. Я не понимай женщин, которые ходят, что-то там смотрят.
— Вы просто идеальна; женщина: телефон не занимаете, по магазинам не пропадаете...
— Да уж, какой я идеал! Я вообще избалованным ребенком была в детстве. Таким избалованным! Впрочем, в актеры вообще иду эгоцентристы. Нормальным людям в этой профессии тяжело, потому что нужно постоянно эпатировать, удивлять. Актер — это диагноз.
— И до чего вас довел этот диагноз?
— До театрального института. Сергей Афанасьев все это заварил, затеял, нашел прекрасных педагогов, обновил штат. И все это бесплатно для нас, заочников. Представляете? Для меня это не тяжелый труд, а то, что ты выбираешь с радостью. Не ищем мы легкого пути. Скучно это все! Правда, много приходится читать, готовиться. И времени не хватает. Нет... хватает — куда мы денемся. А впереди большая работа с Романом Козаком и его новым спектаклем, потом гастроли. В общем, некогда мне будет готовиться к июньской сессии. А вообще, это так хорошо — боже ж ты мой! Я раньше не любила учиться, а сейчас люблю. Мне кажется, актер должен каждые четыре года обновлять знания, учиться, играть роль дилетанта, для того чтобы развиваться и не накапливать в себе штампы. Нужно все сбрасывать и становиться белым листом бумаги.