Анастасия Москалева, «ОКОЛОтеатральный журнал»
«Макулатура», Чарльз Буковски.
Новосибирский молодежный театр «Глобус».
Режиссер Лаврентий Сорокин, художник Каринэ Булгач.
Силуэт загадочного американского писателя Чарльза Буковски пытаются вычертить литературоведы, кинематографисты, журналисты, писатели. Но эпитафия «Don’try» («не пытайтесь»), написанная на его надгробной плите, иронично указывает, что объять необъятное невозможно. Переводчик Михаил Немцев начинает свое эссе о Буковски с примечательно факта: «В издании справочника „Кто есть кто в Америке“ 1992 года статья о Чарлзе Буковски занимает 29 строк. <...> И в самом конце, там, где у его соседей по странице, уважаемого педагога Мартина Джона Буковача и достойного физиотерапевта Элен-Луизы Буковски, значатся подробнейшие домашние и рабочие адреса и контактные телефоны, курсивом набрано только два слова: Не пытайтесь».
Первый режиссерский опыт известного новосибирского актера Лаврентия Сорокина — спектакль «Макулатура» в Новосибирском Молодежном театре «Глобус» по одноименному роману Буковски — оставляет ощущение такой попытки.
В качестве жанра постановки режиссер избирает «нуар». В интервью пресс-службе театра «Глобус» под названием «„Макулатура“ — последняя нуар-пародия от гениального пропойцы» режиссер поясняет, что это синхронная игра и в киностилистику нуара, и в литературный жанр черного романа. Однако между этими двумя феноменами есть существенное отличие. Нуар в кино придает сюжету ритм ожидания и напряжения: медленное и красивое нагнетание событий, поддерживаемое визуально сломанной геометрией и ракурсом (чего стоит, например, фильм Фрица Ланга «Большая жара»). В литературном нуаре, напротив, — сюжет и история первичны, и потому разворачиваются согласно логике массовой культуры как грубое и быстрое нагромождение типичных для криминальной художественной реальности мотивов.
Сценическая версия романа Буковски в театре «Глобус» идет, очевидно, по второму пути. Декорационное решение (художник — Каринэ Булгач) напоминает обложки бульварных черных детективов именно по выбору стандартных знаков жанра: письменный стол, демонстрирующий будто бы бурную мыслительную деятельность сыщика, диванчик, предназначенный для эротических мизансцен, бутылки (без Jack Daniel’s никуда), барная стойка, она же стол для трупов. Все это, конечно, отдаленно обыгрывает название романа «Макулатура» (плохая литература, непервосортное повествование)... но ведь Буковски в нем явно лукавит. В его «Макулатуру» помимо ироничного рассказа о детективе-неудачнике, которому необходимо распутать множество странных дел, вшита метафизика смерти, творчества, одиночества, пьянства. Но в спектакле факт того, что «Макулатура» — это текст, который пишет умирающий, пропадает в череде суетливых сцен встреч Ника Билейна (Никита Сарычев) с назойливыми посетителями его детективного агентства и героями его же сознания.
Странно, что в постановке оказывается пародийно опрокинутым и редуцированным в своей ценности абсолютно все. Даже любимый Буковски французский писатель Селúн, которого актеры весь спектакль упорно называли на русский манер с ударением на первом слоге. Ведь именно через Селина в романе выстраивается болезненная рефлексия собственного писательского таланта. И именно из-за Селина становится понятно, что текст Буковски не только пародия на черный детектив, но и поиск внутри собственного американского слога тайны подлинной ошеломляющей словесности, которая уж точно была известна французу, написавшему романы «Смерть в кредит» и «Путешествие на край ночи». В романе «Макулатура» Билейн виноват в смерти Селина — и в этом кроется самый большой ужас происходящего.
А в новосибирском спектакле главный нерв этой истории так и не рвется — в фокусе оказывается скорее финансовая и эротическая подоплека жизни и смерти Билейна. Карикатурные кредиторы (Илья Паньков), шаржированные в своей сексуальности женщины (Елена Грофф, Вера Прунич, Мария Соболева), капустно предъявленные типажи психиатра, проститутки (Иван Басюра) и многие другие сливаются в единую массовку и окрашивают весь спектакль в псевдоавангардную стилистику, которая вряд ли способна отразить градус безумия, повышающегося в крови главного героя. Единственная сцена, взрывающая поток суетливого и агрессивного действа осмысленным молчанием и показывающая, как опрокинутая черным юмором деталь может заговорить о важном, — это танец Билейна с резиновой куклой. Только в сцене с куклой Никита Сарычев органично сыграл грусть потерянного героя, который не хочет больше секса, веселья, алкоголя, а хочет тихого, бессловесного понимания.
В общую смесь попыток «объять необъятное» в этом спектакле также попадают музыкальные и экранные вставки, которые еще больше расшатывают общую композицию спектакля. Лица героев, изображенные на экране, придуманы остроумно и смачно (что явно увлекает зрителей), но этого мало. Их утрированная пародийность не создает ни ощущения поэзии пьяного безумия, ни вдруг открывшегося внутреннего зрения, благодаря которому возможна встреча и с Леди Смерть, и с Космическими пришельцами.
В спектакле театра «Глобус» Ник Билэйн так и не становится тем, кому даруется право быть рассказчиком — почти писателем, почти Буковски, почти Селином... Он не становится даже гениальным пропойцей.
Впрочем, для того, чтобы этот спектакль некоторое время собирал кассу и при этом выполнял функцию заискивающего эпатирования публики, — избранных режиссером средств достаточно. Но для того, чтобы этот спектакль стал событием хотя бы местного театрального контекста, — крайне мало.
