Марина Вержбицкая, «Новая Сибирь»
В
театре «Глобус» готовят спектакль, в
котором маленький король попытается сделать детей всего мира счастливыми
НОВОСИБИРСКИЙ молодежный театр готовит самое нетривиальное название сезона. 18 и 19 февраля на большой сцене «Глобуса» состоялась премьера спектакля «Король Матиуш» по дилогии выдающегося писателя и педагога Януша Корчака. Лучшую польскую повесть для детей представила московский режиссер Полина Стружкова, поставившая ранее на сцене «Глобуса» гайдаровских «Чука и Гека» и метерлинковскую «Синюю птицу». Перевод истории о юном короле, который в попытках одарить своих подданных счастьем погрузил государство в хаос, на язык театра осуществит Полина Бородина (Екатеринбург).
Режиссер спектакля признается, что философская сказка Януша Корчака привлекла внимание творческой группы глубокими авторскими наблюдениями, порой неловкими, порой смешными совпадениями с реальными жизненными ситуациями и динамикой повествования. «Книга написана так, словно распадается на отдельные главы, и ты читаешь ее, как будто смотришь сезон захватывающего сериала. Приключения фантастические, а открытия очень «человеческие», — рассказывает в интервью газете «Новая Сибирь» Полина Стружкова.
— Полина, вы умеете приятно удивить выбором материала. Ориентируетесь на свои предпочтения или прислушиваетесь к пожеланиям театра?
— В идеале мой личный вкус должен совпасть с пожеланиями театра. Но бывает и по-другому. Тебя уговаривают, объясняют, что пьеса хорошая, а ты не видишь в ней для себя ничего интересного. Или наоборот. Ты носишься с идей, а придя в театр, вдруг понимаешь, что здесь она будет не к селу. Приходится срочно искать что-нибудь другое. В Швеции есть театр, который занимается тем, что у нас только начинает развиваться, — спектаклями для детей от шести месяцев до трех лет. Актриса, продвигающая этот проект, очень правильно ставит перед собой задачу: найти точки совпадения интересов взрослых и детей. Мне кажется, это очень точно. Нет такого материала, который дается нам легко и просто. Мы всегда достаем его из себя, всегда пропускаем через свою душу, всегда отвечаем на волнующие нас самих вопросы.
— Как вы пришли к сценическому воплощению «Короля Матиуша»? Была ли эта повесть настольной книгой вашего детства?
— Нет, «Король Матиуш» не был моей настольной книгой, но Януш Корчак, его произведения и педагогические открытия все время витали вокруг, всегда были рядом. Московская международная киношкола, в которой я училась, во многом была построена на принципах Януша Корчака. Нам очень много рассказывали про Януша Корчака, ставили спектакли и рисовали мультфильмы по материалам его произведений. Конечно же, мы смотрели фильм Анджея Вайды. Но сама идея постановки «Короля Матиуша» возникла именно в контексте «Глобуса». Мы с главным режиссером театра Алексеем Крикливым довольно долго искали материал. Нужна была актуальная и неожиданная книга. И после долгих хождений по кругу почти одновременно выбрали повесть Корчака, которая понравилась нам и сложностью захода, и неоднозначностью тем, и небанальностью идей.
— Можете артикулировать эти идеи?
— Могу, но тогда придется пересказывать весь спектакль. Основная мысль Корчака, на мой взгляд, заключается в том, что мы несем ответственность за все, происходящее вокруг нас. Нельзя перекладывать вину на других, идет ли речь о нашей жизни или нашей стране. Нельзя сделать человека счастливым, что называется, насильно: невозможно издать закон или указ, который бы разом решил все проблемы человечества. Это основа, за которой разворачивается еще много-много мыслей. Например, очень важна для нас идея неразделения людей на детей и взрослых. Как писал Корчак: «Детей нет — есть люди, но с иным масштабом понятий, с иным запасом опыта, иными влечениями, иной игрой чувств». Дети не другие. И жизнь их идет полным ходом с самого рождения, а не начинается когда-нибудь «потом».
— Дилогия о короле Матиуше написана в начале XX века. Сейчас начало XXI столетия. Наблюдаются ли параллели?
— Временное попадание есть. А аллюзии сейчас другие. И нам нужно их найти. Конечно, прежде всего речь идет о свободе, о внутренней свободе человека и о связанной с ней ответственности. Это актуально как никогда. Какое-то время назад мы решили жить иначе, но это оказалось не так-то просто: сменился политический строй, а люди остались прежними. Это передается от родителей к детям. Мне кажется, мы еще находимся в поисках нового пути. И книга как раз об этом: Матиуш дал людям свободу и думал, что она принесет людям счастье. На деле оказалось, что свобода — очень тяжелый труд. К сожалению, сейчас актуальны и другие темы повести — война, социальное неравенство, несправедливость.
— Если смотреть на сценическую историю «Короля Матиуша», то большая часть интерпретаций основывается на первой части дилогии. Вы же берете в работу и продолжение повести. Надо полагать, не для объема?
— На самом деле, работая над спектаклем, мы прочитали много произведений Корчака. Все прочитанное отразилось на решении спектакля и бурлит в одном котле. Если же говорить о дилогии, то без второй книги я не вижу разрешения первой. Но браться за нее было очень тяжело. Все спрашивали: «Как?! После всех этих событий происходит что-то еще?» Тут вот какая штука. Первая книга заканчивается полным жизненным провалом главного героя. Он терпит крах и унижение и остается один. В утешение Корчак сообщает читателю, что Матиуша ссылают на необитаемый остров. Целую книгу писатель рассказывает нам о том, чего не надо делать, чтобы найти выход из трудной жизненной ситуации. Тогда возникает логичный вопрос: «А какие действия следует предпринимать?» Найти ответ нам как раз и помогает второй том.
— Помимо развернутых ответов, второй том приносит гибель главному герою. Событие для детской литературы и отечественного детского театра из ряда вон выходящее. Вы сохраняете сюжет Корчака или вносите сглаживающие острые углы коррективы?
— В финале повести Матиуш умирает на фабрике. Грустно, но почему-то достаточно органично. Всего книги вмещают четыре года жизни главного героя, но читателю кажется, будто прошло много-много лет. Когда Матиуш умирает, ему только четырнадцать, но он мудр и просветлен, как человек, прошедший полный жизненный цикл. Как это выразить на сцене? Мы используем такой прием: в спектакле появляется фигура профессора, который по архивным документам исследует историю короля Матиуша и читает зрителям лекцию о нем. И еще мы сознательно нигде не упоминаем точный возраст главного героя. Потому что в те годы, когда эта книга писалась, погибало невероятное количество детей. Они умирали в четырнадцать и пятнадцать лет, в семь и восемь. От чего угодно — от войн, голода, нищеты, жестокого обращения. Но это не значит, что их жизнь оборвалась, так и не начавшись. Корчак показывает, что даже за короткий промежуток отведенного вам времени можно, как Матиуш, многое успеть.
— Вы затеяли серьезный и деликатный разговор из тех, что наш театр обходит стороной. Это почти табу, а значит, может быть воспринято зрителями в штыки. Как преодолеть сопротивление?
— Не знаю. Это сложная задача, которую мы пока еще не решили. Берем пример с Корчака, который прекрасно справляется с этим в своих книгах, и черпаем основные ходы из его произведений. Вот, например, в повести «Антось-волшебник» кульминационная глава просто пропущена. А во вступлении к ней Корчак пишет: «Когда я читал книгу детям, один мальчик сказал, что ему было очень страшно, поэтому эту главу я вырезал», — и как ни в чем не бывало продолжает свой рассказ. Мы, чтобы не испугать и не отпугнуть зрителя, вводим в спектакль фигуру профессора, читающего лекцию. Если возникнет напряжение, дети смогут уйти в зону отстранения. Таковы правила игры.
— Но готов ли зал их принять?
— Дети легче, чем взрослые, воспринимают правила игры. Корчак, по-моему, правильно пишет: нельзя растить детей в шоколадном мире. Через семь лет они встретятся с жестоким школьным социумом, через десять столкнутся с подростковыми проблемами. Как они будут со всем этим справляться? Конечно, это такая большая мечта, чтобы дети, приходя в театр, понимали: здесь с ними говорят о том, о чем в жизни не всегда решишься говорить открыто; о том, что их действительно волнует. Любовь, смерть, унижение, кто сильнее, а кто слабее — все жизненные реалии. Было бы здорово, если бы, приходя в театр, дети находили отклик на свои мысли. Не во дворе, где они вынуждены выяснять самое сокровенное, а здесь, на сцене. Вести серьезные разговоры не просто, но необходимо. Иначе дети будут воспринимать театр как веселое место, где рассказывают только сказки. Сказки тоже очень важны, но театр не только об этом.
— Представляя детям спектакль, вы чувствуете ответственность за их душевное состояние?
— Да, чувствую. Всегда. Мы оставляем впечатление. Хорошее впечатление запоминается и хранится в голове всю жизнь. Плохое возвращается кошмарами и ненужными жизненными сценариями. Если спектакль проходит мимо, если в зале шуршат фантиками, хихикают и болтают — это тоже впечатление, которое мы оставили о нашем театре. Есть ложное заблуждение: мол, нынешние дети плохо воспитаны и просто не умеют себя вести. Неправда. К сожалению, бардак в зрительном зале — это наша ошибка и наш недосмотр. Значит, мы сделали что-то не так. Самое ужасное: это «не так» ты видишь сразу во время показа.
— Какие эмоции вы испытываете в такой момент?
— Ужас-ужас. Очень страшно. Прямо пот прошибает. Тут такое дело: взрослый зритель очень четко ощущает барьер и предел. Если ему не нравится то, что творится на сцене, он может выразить недовольство словами, может встать и уйти, а потом оставить отзыв в социальных сетях. Дети этого сделать не могут. Они перерабатывают информацию по-другому. Мы видим их непосредственную реакцию, но не знаем, что остается в душе. Поэтому мы в современном театре должны найти форму, с помощью которой можно было бы получать информацию от зрителей.
— От маленьких зрителей?
— Известный театральный деятель Олег Лоевский говорит, что для начала режиссер должен определиться, кто перед ним сидит — маленький человек или человек. Маленького зрителя нет, есть дурацкие формулировки.
— Вы верите, что можете изменить своими спектаклями мир?
— Был такой датский режиссер Рэй Нусселяйн. Когда-то он ездил по России со своим спектаклем и раздавал детям слезинки — хрустальные части от люстры. А через семь лет вернулся, и дети, уже подростки, показали ему те слезы, которые они получили, когда были еще маленькими. Это для меня первый вдохновляющий пример. Второй связан с другим режиссером — Зиновием Корогодским, который, по легенде, делал какие-то потрясающие спектакли для детей в Петербурге. И выросшие на этих спектаклях зрители рассказывают, какие невероятные впечатления они пережили, как они потом под этими впечатлениями жили, во что играли. В общем, я не знаю, можно ли изменить мир, но что-то точно можно сделать. Фильмы и книги, пришедшие в детстве, остаются с нами всю взрослую жизнь. А сказки вообще могут стать опорой или жизненным сценарием. В детстве мы открыты впечатлениям и впитываем все, что нам показывают.
— Почему вы не ставите спектакли для взрослой аудитории?
— После института моя первая постановка была для детей, а потом понеслось. Она и стала открытием, что детский театр — это очень интересная сфера, где много неизведанного. Тогда сложилось впечатление, что тебя понимают. Кроме того, театр для детей — это до сих пор не разработанная до конца область, и поэтому каждый спектакль как некий эксперимент: получится или не получится. Мы привыкли, что в театре есть сказки для детей, но мне интереснее всего как раз уходить от этого жанра, пробовать и открывать другие способы разговора.
— Готов ли к этому современный российский детский театр?
— Он активно развивается. Восемь лет назад, когда я пришла в театр, казалось, что в этой сфере ничего не происходит. А теперь, то ли я больше узнала, то ли действительно произошли серьезные изменения, но появилось много интересных работ. Когда-то у нас была хорошая советская традиция, потом мы забуксовали на сказках, принялись зарабатывать на детских спектаклях деньги и застряли в шоу. Сейчас идет процесс становления и эксперимента. Все чаще на спектакли приходят не школьными классами, а семьями. Все чаще театр общается с детьми без унизительного снисхождения. Жизнь и театр стараются идти друг другу навстречу. И это здорово.