Анастасия Казьмина, Maskbook.ru
— Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к лекционному формату спектакля? Повесть Корчака Вас подтолкнула к такой форме повествования? Или изначально возникла идея спектакля-лекции, а уже под нее был найден материал?
— После долго совместного поиска мы с главным режиссером театра Алексеем Михайловичем Крикливым нашли материал. Жанр был подобран уже исходя из материала, с которым мы решили работать. Это родилось не только из повести «Король Матиуш», но из совокупности трудов Януша Корчака. Мы думали над тем, что в этой сказке мир отражен таким, каким он был тогда. Поэтому возникло ощущение, как будто мы восстанавливаем это прошлое по документам и фотографиям. Из этого родился архив как пространство и проводник, который нас бы соединял с этой историей и делал бы ее живой, — профессор.
— Как рождалась роль профессора? Какие задачи стояли перед исполнителем?
— Это такой человек, который соединяет историю и через которого мы к ней подключаемся. Это взрослый, который ведет нас своей волей и хочет что-то до нас донести. Он в какой-то мере выполняет функцию режиссера. Для спектакля из всей огромной повести мы взяли то, что нам важнее. Через профессора мы фокусируем внимание на самом важном: на том, что его восхитило или ввело в ступор. Корчак, на мой взгляд, совершил революцию в педагогике. Для того, чтобы это передать тоже нужен был профессор — человек, который, копаясь в архивах, нашел что-то грандиозное и сделал открытие. И ему очень важно рассказать об этом детям. Работая над Матиушем невозможно было обойти стороной личность самого Януша Корчака, педагога и реформатора. Драматург Полина Бородина в начале лекции в монолог профессора вставила примеры из дневника Корчака. Поэтому частично он сам автор, но не совсем. Когда читаешь остальные книги Корчака, то пребываешь в постоянном изумлении: тебя сегодня волнуют эти проблемы (воспитания, образования, отношений взрослых к детям), а вот человек придумал решения сто лет назад. Но как будто их никто не заметил. И с этой точки зрения, профессор, который копался в архивах и сделал невероятное открытие, — это еще и моя позиция, как постановщика... Но больше всего он проводник, то есть тот, кто ведет за собой и соединяет одно с другим. Александр Иванович Варавин (исполнитель роли Профессора) делает это очень тепло и по-человечески. Но, конечно, он еще и провокатор, ведь с ним можно спорить.
— А в чем состояла педагогическое открытие Корчака?
— Книга Корчака называется «Как любить ребенка». Ее Корчак писал на войне, понимая, что он может погибнуть, поэтому она как крик. Это книга о том, как тяжело любить ребенка. Любить ребенка — это не сюсюкать. Там все построено на уважении, на сознании человека, как отдельной личности. Наше немного снисходительное отношение к детям диктует нашу внутреннюю несвободу. Пока ты не уважаешь детей, ты не уважаешь себя маленького. А пока ты не уважаешь себя-ребенка, ты не можешь быть полноправным свободным человеком.
— Расскажите, пожалуйста, немного об исполнителе главной роли Короля Матиуша, о его образе.
— Это Никита Зайцев, он недавно закончил театральный институт в Новосибирске. Пришел в команде стажеров, которые с этого года были зачислены в труппу театра. У Никиты это уже вторая главная роль в театре. Мы поняли, что история Матиуша — это история внутренней перемены. Матиуш человек, который хотел изменить весь мир, а в результате изменился сам. Но, когда это произошло, мир как будто начал меняться вслед за ним. Сначала у нас была мысль взять одного из студийцев (в театре «Глобус» есть детские студии пластики и вокала) на эту роль, чтобы человек, который сидит в зале понимал, что на троне — ребенок. Но потом я увидела, что в спектакле будет множество моментов, которые должен делать взрослый артист. Никита уникален тем, что, с одной стороны, мы можем узнать его и принять за «своего», но, с другой стороны, он как взрослый может прочертить линию собственных действий, пройти по ней самостоятельно и вместе со зрителем.
Всем артистам приходится с этим столкнуться с тем, что в детских спектаклях практически отсутствует четвертая стена. А тут мы, к тому же, пытаемся целенаправленно работать со зрительским вниманием, и иногда зрительскую реакцию не остановишь. Когда в спектакле обсуждается закон о том, чтобы ходить в школу за зарплату, зрительный зал реагирует голосованием. Просто дети берут и начинают голосовать. Когда это впервые произошло, мы были все немного в шоке. Артистам на сцене приходится с этим работать. Мне кажется, это у актеров «Глобуса» уже наработан опыт по взаимодействию с детьми в зрительном зале, это уже стало частью профессиональной актерской работы. Они держат внимание зрителей, но, в то же время, спектакль остается художественным произведением.
— Сложно ли было выстраивать спектакль таким образом, чтобы серьезный разговор сочетался с шутками и забавными сценами, которые помогают детям не заскучать?
— Дело в том, что мы с самого начала мы старались найти в этой истории человеческий мотив: почему он хочет стать хорошим королем? — Мальчик остается сиротой. Когда он теряет папу, то обещает ему, что станет хорошим королем. Это как будто связывает его с отцом, Матиуш должен быть его достоин. Корчак объясняет систему мира так, что она становится очень человечной. Все взрослые короли у Корчака ведут себя как дети — и вообще многое становится понятным. Он показывает, что за всеми королями, министрами стоят, в первую очередь, люди, от этого иногда и становится смешно и горько.
Кроме того, юмор в спектакле — это актерская заслуга. Они тоже стараются сделать историю смешной, понятной, в чем-то неловкой. Здесь важно, что все «живые» моменты, когда нам смешно или грустно, — они все от человечности, а человечность изначально была заложена в повесть. Кроме того, большая и очень классная работа художника Марии Кривцовой: она смогла сделать так, чтобы старые картинки и фотографии ожили. Вообще, надо признать, что у нас была довольно мощная постановочная команда на этом спектакле: композитор Ольга Шайдуллина, хореограф Ольга Привис и режиссер мультимедиа Наталья Наумова.
— Мы уже затронули тему поведения аудитории во время спектакля? Случалось ли еще что-то неожиданное?
— Я не знаю, как отреагирует зал в Москве, потому что это очень сильно зависит от того, приходят на спектакль дети семьями или классами. Наш спектакль, вообще (как это ни удивительно), нацелен на классы, чтобы была дискуссия, и дети получали опыт вместе со сверстниками.
Есть сцена в парламенте, когда Матиуш начинает устанавливать законы для детей: чтобы им в школе не ставили оценки или чтобы учителям тоже надо было ставить оценки, чтобы в каждом доме были карусели и так далее. И вдруг на первом прогоне перед классами во время этой сцены в зале началось какое-то сумасшествие. Дети стали голосовать, хлопать. Во время речи профессора мы тоже не всегда знаем, что делать, поскольку дети начинают высказывать свои мнения. И начало всегда очень ответственно: иногда дети дружно отвечают «Здравствуйте!», а иногда все молчат. Артисты все это бушующее море должны держать под своим контролем, это очень непросто.
Мы, взрослые, как бы ни старались, не до конца понимаем условия, в которых живут дети. Но мы можем почувствовать притеснение, которое они переживают: например, у ребенка нет собственных денег, только карманные, он постоянно находится в состоянии содержанки (это, кстати, одна из важных мыслей Корчака). «Король Матиуш» для меня — шаг в сторону работы со зрителем. Где-то мы еще только зондируем почву и не знаем, как именно нам поступать.
— Общались ли Вы со зрителями после спектакля? Нужны ли, на ваш взгляд, в детском театре дискуссии с аудиторией после спектаклей?
— Я не умею вести такие дискуссии, надо признать. Но моя мечта — это совместная работа театра и школы. Если родитель приводит ребенка на спектакль, то, естественно, будет вести с ним дискуссию, но было бы здорово, если бы педагог, который сходил с классом в театр, тоже мог организовать обсуждение. Во время дискуссии с артистами и режиссером могут же возникать неловкие моменты. Как ребенок при режиссере и артистах может честно ответить, понравился ли ему спектакль? И потом, в дискуссии сразу после спектакля возникнет лишь оценка нашей работы, а вот осознание, мне кажется, у ребенка происходит позже. Тем не менее, мне всегда очень хочется наладить какую-то связь. Мы попробовали на «Чучеле» в красноярском ТЮЗе сделать так, чтобы человек мог письменно в антракте выразить свои мысли. Думаю, что дискуссия после спектакля — это только одна из форм обратной связи и можно искать другие.
— Мне очень понравилась в одном из ваших интервью фраза: «Мой личный вкус должен совпасть с пожеланиями театра». Бывает ли, что Вы продолжаете работу, когда этого совпадения не происходит? Может ли в таких условиях получиться удачный спектакль?
— Я думаю, что нет. Мне кажется, что всегда есть какой-то запрос, ощущение от театра и от города. Я стараюсь с этого начинать. Иногда просто бывает не так удачно. Например, ужасно обидно было с «Муми-оперой». Мы все очень любили этот спектакль, и театру он пришелся по душе, а с городом не было точек соприкосновения, залы не заполнялись. Тот же «Матиуш» — это не «Белоснежка», но театр идет на постановку, хотя это не очень известное название. Иногда бывает так, что накануне начала работы меняешь название, потому что понимаешь, что тебе оно подходит, а театру нет, или наоборот.
— Хочется ли Вам и планируете ли Вы работать над взрослыми постановками?
— Сложный вопрос. Мне сейчас становятся интересны подростки, раньше они не входили в мою систему координат, а мне становится очень интересен их мир. Но, вообще, я ведь и так работаю со взрослыми. Когда дети приходят на спектакль, они приходят со взрослыми, вот, с этими взрослыми я и работаю. Надо, чтобы взрослый человек, пришедший на спектакль с ребенком, не отрабатывал повинность, чтобы спектакль и его захватил. Как правило, если детский спектакль хороший, то он действует на взрослых. На «Детском саду стихов» (спектакль по стихам Р.Л.Стивенсона в Театре Наций) зрителей пополам: 50 детей, 50 взрослых, и они сидят отдельно друг от друга. Для них это два разных спектакля. Мне интересно работать, когда взрослые и дети вместе. Мне кажется, что делать детские спектакли — это моя профессия, а делать спектакли только для взрослых — совсем другая...
