Татьяна Шипилова, «Советская Сибирь»
«Нина Чусова освоила еще одну сцену...»
— это начало рецензии на
спектакль, поставленный ею
в
театре имени Моссовета, стилизовано автором под сводку о
трудовых победах времен социализма. Действительно: в
столичной театральной афише можно насчитать сегодня более полутора десятков чусовских творений, сработанных всего за
пять лет
— со
времени окончания режиссерского факультета РАТИ (мастерская Леонида Хейфеца).
Словом, о Чусовой — ярком, талантливом и удивительно работоспособном режиссере — много говорят и много пишут. И вот, когда она недавно «освоила еще одну сцену» — новосибирского театра «Глобус», заговорили и у нас: «Вы видели гоголевскую „Женитьбу“, поставленную Чусовой? Посмотрите!» И тут нет никакой интриги: спектакль действительно получился хороший...
Хотя, признаться честно, когда в первые минуты вглядываешься-погружаешься в происходящее, то внятные приметы 60-х (двор у подъезда панельной многоэтажки, костюмы героев, сетчатая авоська в руках Кочкарева, транзистор — у бабушки и т. п.) рождают едва не уныние. Думаешь: эх, «снова да ладом», осовременивая классику, постановщик начнет препарировать «совков», издеваться над нашим общим «пошлым прошлым»... В памяти даже выплыл прямо-таки экстремистский в этом плане «Ревизор» Алвиса Херманиса — с облицованной кафелем общепитовской столовой-рыгаловкой, туалетными кабинками, где чиновники дают Хлестакову взятки, повальным коммунальным неврозом... Вспомнилось, что и у Чусовой есть «скелет в шкафу» — тот самый моссоветовский «Ревизор», где действие происходит «в современном нефтегазовом городке»...
Но нет, слово за слово (а в этом спектакле авторский гоголевский текст нигде не идет впроброс — он принципиально важен для режиссера, он здесь с любованием и любовью обыгрывается), и ты начинаешь понимать: у Чусовой и художника Анастасии Глебовой совершенно другие задачи. Погружая действие «Женитьбы» в знакомое зрителю ретро, они просто приближают таким образом к нам эту вечную историю о проблеме выбора, о трагических несовпадениях в любви, о перемене участи... То есть постановщик не «использует» автора «с позиции силы», чтобы выстроить нечто «поперечное», он с автором заодно. И даже становится первооткрывателем некоторых гоголевских тем, прежде театром в пьесе почти не выявленных...
Например, экзистенциальной темы одиночества человека в «каменном мешке» большого города.
Куда разбредались после знакомства, «смотрин» и неудавшегося сватовства претенденты на руку перезрелой купеческой дочки Агафьи Тихоновны — экзекутор Яичница, отставной пехотный офицер Анучкин и моряк Жевакин? Вспоминая петербургскую прозу Гоголя и Достоевского, можно предполагать — по убогим съемным углам с монотонным и безлюдным от нищеты (как у героя «Шинели») бытом. У Чусовой — окна панельных домов освещены, за ними — грустная пантомима холостяцкого ужина каждого из них: одиночество обретает здесь образ изолированных бетонных ячеек. И в этой размеренной ежевечерней возне даже чувствуется некая гармония: неудачникам-женихам не надо напрягаться, выставляя себя в лучшем свете, — в свете домашней лампы они равны себе. Но ощущается: очередной потерянный жизненный шанс добавил боли, и наблюдать за ними пронзительно грустно...
Вообще режиссер здесь чрезвычайно изобретательна. К примеру, Подколесин (Вячеслав Кимаев), стирая в тазике носки, смотрит телевизор, и голос Ланового из «Алых парусов» («Я нашел тебя, Ассоль!») становится забавным романтическим эпиграфом к последующим событиям. Агафья Тихоновна (Ольга Цинк) и ее тетка Арина Пантелеймоновна (Ирина Нахаева), обе школьные учительницы, во время нервного разговора о женихах остервенело выставляют в тетрадках отметки: «Два!» — «Пять!» — «Два!» — «Пять!» Яичница (Евгений Важенин) в черном кожаном пиджаке также нервно размахивает красными «корочками»: «Экзекутор, экзекутор!» Затянутую в розовый кримплен сваху (Наталья Орлова), напротив, трудно вывести из себя — все у нее продумано и «приколото»: Подколесину в качестве конфетки, чтобы был послушным, она сует «дефицитный» банан (однако непривычный к экзотике, тот его в конце концов выплевывает).
Щедры в ответ на режиссерское «фонтанирование» и глобусовские актеры, имеющие, кстати, за плечами самые что ни на есть престижные «университеты» — работы в спектаклях Фокина, Галибина, Козака, Чернякова, Невежиной. И зал смеется, а чаще — замирает в сочувственной тишине. Потому что «Женитьба» у Нины Чусовой не столько комедия о закомплексованных «чудиках», сколько драма несбывшихся прекрасных «мечт» и совсем-совсем последних потерянных надежд...
Замечательна в этом контексте сцена знакомства Агафьи с Подколесиным: в рифмованных движениях качелей они, можно сказать, «на бис» для самих себя (и для публики тоже!) трижды (!) по-голубиному пропевают восхитительный гоголевский текст: «...Какое-то лето будет — неизвестно». — «А желательно, чтобы было хорошее...» — «Вы, сударыня, какой цветок больше любите?» — «Который покрепче пахнет-с; гвоздику-с» и т. д.
А Юрий Соломеин (Жевакин) в своем «прощальном» монологе («Сударыня, позвольте, скажите причину: зачем? почему? Или во мне какой-либо существенный есть изъян, что ли?..») просто восхитителен! Причем, казалось бы, мы все не раз видели этого актера в амплуа обиженного «маленького человека», но до конца, что ли, не оценивали... Здесь же, в спектакле Чусовой, эта сцена — настоящий шедевр.
Самой же высокой точкой (высокой и в прямом смысле) ожидания чего-то прекрасного, а точнее, ожидание любви, которая навсегда превратит в праздник их унылое существование, станет тут «ангельское парение» влюбленных. Но инерцию, как и земное притяжение привычек, так трудно преодолеть! И Подколесин совершает свой «классический» прыжок из невестиного окна...
Причем, несмотря на то, что спектакль движется в потрясающе упругом ритме, все «крючочки и петельки» взаимоотношений героев и мотивировок их поведения пригнаны идеально. И тут невольно вспоминаются пылкие — в интервью — признания Чусовой в любви Гоголю и Станиславскому. Ну что ж, честная она девушка: верное ее режиссерское слово.
