Александра Игонькина, «Континент Сибирь»
Лаврентий Сорокин воспринимается многими, как веселый герой, мыслитель с буйным нравом. Сам Лаврентий как-то сказал, что в душе он чувствует себя Гамлетом, который смирился. На проекте журналиста АНТОНА ВЕСЕЛОВА актер и режиссер театра «Глобус» ЛАВРЕНТИЙ СОРОКИН объяснил, что объединяет разные его ипостаси — весельчака и клубного фронтмена, вдумчивого актера и ведущего красивых вечеринок.
— Лаврентий, вам есть что добавить к этому определению «Гамлет, который смирился»?
— Цитата хороша, жаль, не помню, как я эти слова произносил. Однажды меня определили как «невротика». Это редкий для театра типаж.
— Перед нами, как я понимаю, золотых рук мастер. Человек, который способен создать основу для материального мира. Но в какой-то момент, вы решили создавать не на века, а в памяти только конкретных людей, которые попали в театр. Почему первым делом вы решили получить профессию сварщика?
— Я хотел поступать в транспортный техникум. Но переезд мамы в город Юрга повлиял на выбор профессии сварщика. Я никогда не попробовал себя в этой профессии. Сходу попал в ДК «Победа». Рассчитывал в цирк, но меня не взяли — не мог отжаться. А в театральной студии отжиматься уже не нужно было, там рассказывали интересные факты о темпе и ритме. Мне сказали: «Заходите, садитесь». Так судьба моя была определена.
— Ни в каком приближении такого развития ситуации не предполагалось?
— Абсолютно. Я думал, что стану гонщиком. Я им и стал, в пятьдесят. В первом классе, я думал, что стану археологом. Во втором — писателем, по папиной линии, он ведь поэт. Я писал продолжение «Незнайки», «Борьба муравьев». Это неизданное, утраченное. Любовная лирика не обошла меня стороной. Писателем я все же стал. Сказочником. Драматургом. Папа не расстраивался, что я «завернул» в актеры — гордился мной, у него висела моя фотография из театра.
— Вы частенько оказывались в местах, отмеченных выдающимися российскими деятелями культуры. На флоте вы попали в ансамбль, где служил Никита Сергеевич Михалков, в Норильском театре ходили коридорами Георгия Жженова и Иннокентия Смоктуновского, в «Красном Факеле» с целой вековой театральной историей. Это все случайности или центры вас притягивали?
— Даже не знаю... В Норильске частенько бывал на фестивале «Бардовская песня», где познакомился с Кукиным. Я хорошо знаю и даже жил у Олега Григорьевича Митяева в Подмосковье. Да, были у меня такие вот замечательные друзья.
— У вас сложная география — отчего вас так мотало? Кемерово, Новосибирск, Москва, Камчатка, Оренбург...
— Я мечтал поступить в морское училище, написал письмо на Измаил, мечтал о Чукотке, а попал на Камчатку. Я так всех измотал, что меня из пограничников перевели на три года во флотские. В ансамбле «Песни и пляски» служба прервалась — отправили на корабль. Когда в Москве я выступал в Театре Советской армии (я почему-то там был тенором, хотя совсем не умею петь) умудрился три раза попасть в милицию. И меня отчислили... на корабль. Там, конечно, пришлось не сладко. После театрального училища мы, выпускники, почти всем курсом уехали в Оренбург — там давали квартиры, и мы после полугода службы в этом театре их получили. А еще через три я вернулся в Новосибирск, чтобы потом отправиться ненадолго в Норильск и остаться там на 15 лет. В Норильске хорошие люди, там всегда ждут в гости, приходишь, стучишь в дверь, и тебя тут же садят за стол. Там есть какое-то братство.
— А Новосибирск?
— Никогда не любил свой город... но полюбил его, когда вернулся. Мне казался он широким, серым и грязным. Ненавижу Москву — она высасывает все, что можно, она губит молодёжь. Питер в этом плане куда спокойнее и приятнее, а еще приятнее Прага, а еще приятнее Барселона. Надо ехать туда. А Москва — для гибели богов.
— Кстати, о гибели. Сейчас, после успешной борьбы за здоровье, вы помните имена, тех, кто поспособствовали вашему возращению? Вы благодарный актер?
— Да, конечно. Несмотря на огромный конфликт с Митей Егоровым, я знаю, что он человек № 1, который мне помог. И тут никуда не денешься, мировосприятие этот случай изменил. Ольга Карасева, Настя Журавлева, они полыхнули... Правда, борьба с раком не изменила мое мировосприятие, «тормозов» мне не придал. Риск продолжается. У поэта Давида Самойлова есть слова: «И что, порой, напрасно давал страстям улечься, и что нельзя беречься...». А иначе что? Прозябание. Я в покое больше трачу. Покой меня разваливает.
— Откуда появились сказки?
— Мы начали писать, когда не было особо работы в Норильском заполярном театре драмы. С двумя товарищами учились сторителлингу. И однажды решили попробовать себя в сказках. Андрей следил за сюжетом, я писал. Сборника собственных творений не существует, но планируется.
— Трудно актеру сделать шаг к режиссуре?
— Нет, я даже мечтал попасть в литературный институт. Меня режиссер не отпустил туда, из-за занятости. Я сделал этот шаг, хоть и заочно. Все случилось в 50 лет, и высшее образование вот тоже. Видимо, мы мало живем, надо 150. Друзья-актеры встретили сначала с насмешками, слушали, спорили, но в итоге всё удалось.
— Актёр Сорокин изменился после того, как Лаврентий стал еще и режиссером?
— Нет, я остаюсь актером. Где-то мне это помогает, где-то мешает. Я люблю показывать, я объясняю и показываю, кому-то это дико не нравится.
— Сравнивая ситуацию в Оренбурге, в Москве, в Новосибирске, можно ли сказать, что у нас хорошо с театральной жизнью? Мощная конкуренция, достойные актеры, смелые режиссеры...
— У нас избыточно много всего. Это все размывает профессию актёра. Стало многовато афиш, зритель часто не способен найти свой выбор, ему легко ошибиться.
— Народная любовь — это заслуга человека или актёра? Вас любят и помнят в разных концах страны!
— Я не знаю, что ответить на этот вопрос. Начинать всегда сложно, и мне было сложно. Но у меня было хорошее начало, я с хороших спектаклей начинал. Это как из одной школы отдать ребенка в другую. Труппа — это высокоорганизованный, слаженный террариум единомышленников. Это не я сказал, но это так. Никто там друг друга не любит, все сказки.
— Лаврентий, вы за расширение границ или всё-таки за классику?
— Я не знаю. Если говорить о пустой классике, которая с листа — против. Но я за то, что сделал Тимофей Кулябин, это находка, это шаг вперёд. Движение необходимо.
— Вы не планируете завоевать и кинопублику?
— Вы знаете, в кино мне как-то не удалось. Четыре раза я ездил на «Мосфильм»... То ли камера меня не любит... Это очень интересно, мне кажется. Я играл однажды в кино какого-то наркомана, даже не помню название этого фильма. От роли в кино я, конечно, не откажусь.
— Тогда, может, создать собственный театр?
— Уже нет. Я слишком взрослый, чтобы биться в эту стену. Я вижу, как бьются в эти стены, и мне так не хочется. Дело не в режиссере, дело в директоре. Есть директор — есть театр, должен быть очень умный человек, который будет делать все мелочи, а я бы сидел и покуривал и гонял актеров по сцене.
— Что вам не нравится в молодой драматургии?
— Мне не хватает мысли, чувства. Там одна форма. Хотя, шортлист русской прозы удивительно хорош, замечательные имена открываются. Но драма, поверьте, ужасна.
— Вы уже составили для себя список — кого обязательно ставить?
— Все мои списки не из новых. В моих списках, например, «Над пропастью во ржи», другие переводы «Стеклянного зверинца»...
— С чего вы посоветуете начать знакомство с новосибирской театральной культурой?
— С классического репертуара. В Красном Факеле — это «Три сестры», в театре Афанасьева — «Утиная охота», в Глобусе — «Лес» и «Скупой», в «Старом Доме» — «Sociopath / Гамлет».
— Когда вам уже дадут «народного»?
— А зачем оно нужно? Что оно даёт? «Заслуженный» дает не платить сколько-то рублей за квартиру, так у меня она съёмная. Можно ездить бесплатно на электричке — так я на машине. Думаете, «народный» поможет с радостью жизни? Сейчас все эти звания — пустяшное дело.
