Роман Должанский, «Коммерсантъ»
Лауреат прошлой «Золотой маски» и режиссер недавнего «Похождения повесы» в Большом театре Дмитрий Черняков поставил драматический спектакль в новосибирском театре «Глобус». По мнению обозревателя Ъ РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО, «Двойное непостоянство» по пьесе Пьера Мариво показывает, что режиссерское чувство стиля подчас способно творить чудеса и приручать авторов, которые мало идут русскому театру.
Малый зал новосибирского театра «Глобус» Дмитрий Черняков (как обычно, он не только поставил спектакль, но и оформил его) отделил от сцены четвертой стеной. Но не той, воображаемой, которую возводят в театре переживаний, а самой настоящей, хотя и прозрачной. Так что зрители наблюдают за действием, как за жизнью в аквариуме. Там, в красивой светлой комнате с паркетным полом, который потом закроют ворсистым белым ковром, некий принц и его придворные пытаются всеми правдами и неправдами разрушить любовь двух простолюдинов — Сильвии и Арлекина. Принц влюблен в Сильвию, хочет на ней жениться, но согласно закону не может взять девушку силой, а должен добиваться искреннего ответного чувства. Не надо обладать дьявольским чутьем, чтобы догадаться, что изощренные козни аристократов у Мариво увенчаются успехом и простая, природная привязанность их подданных не выдержит испытания.
Классические комедии Мариво, если их не перечитывать, живут в театральном сознании как некое облако, скрадывающее контуры отдельных сюжетов и персонажей. Господа и их слуги ведут прихотливые игры в любовь, без устали испытывают нежные чувства на прочность, кокетничают и ревнуют, притворяются и переодеваются. Сам воздух пьес, кажется, насыщен театральной пудрой из будущих постановок. Лукавый и лишенный нравоучений мир Мариво не предполагает высоких страстей и «гибели всерьез», это лишь самозабвенная игра слов и полутонов, для которой даже придумано специальное слово «мариводаж». Многие актеры любят играть такие очаровательные безделушки. Но тому, что про Мариво русский зритель знает только по гастролям или из книжек, стоит скорее порадоваться, чем огорчиться: владение изысками стиля не относится к числу сильных мест нашей традиции. Как страдать при свечах, профессиональный русский актер знает назубок, а вот как изящно и томительно скользить по поверхности — только догадывается.
Дабы не задохнуться от пудры и обезопасить Мариво от ненужных актерских эмоций, режиссер Черняков не только поместил героев в холодноватое, «оперное» пространство, но и обострил ситуацию до предела: сразу ясно, что над Сильвией и Арлекином (Ольга Цинк и Илья Паньков) принц и его придворные проводят какой-то психологический эксперимент. Поэтому и посадили их в геометрически определенную комнату-витрину, словно героев телешоу «За стеклом». И к тому же обреченные на разлуку выглядят не просто наивными пейзанами, они, порывистые и не обученные тонкостям этикета, больше похожи на диковатых зверьков с площадки молодняка. А противостоят им искушенные, не самой первой молодости циники — принц с внешностью ухоженного номенклатурного работника (Александр Варавин) и знающая толк в возрастной дамской стервозности Фламиния (Людмила Трошина). Ясно, что движет ими не жажда чувств, а какая-то изощренная и разрушительная сила опыта. Режиссер не то чтобы всерьез исследует природу неявного дворцового разврата, но дает почувствовать власть людей, чьи конкретные цели ясны, но истинные мотивы неизвестны.
Искреннее притворство и притворная искренность попеременно властвуют в стильном «Двойном непостоянстве». Дмитрий Черняков знает толк в создании на сцене атмосферы неуловимой власти человеческих искушений. Впрочем, как и в искусстве композиции и ритма: его мизансцены иногда томительны и текучи, но иногда — весьма резки, графичны и даже гротескны. Очевидно, что из всей новой режиссерской волны, о которой сейчас столько говорят, господин Черняков выделяется именно умением играть театральными фактурами и полутонами, нивелировать любой актерский или драматургический пафос и пренебрегать определенностью высказывания. Грубо говоря, он, одновременно режиссер и художник, ближе всех остальных к «чистому искусству» и к тому практически отсутствующему у нас типу режиссеров, которые с равным успехом могут работать в музыкальном и драматическом жанрах.
Что касается разгадки ситуации, то она в «Двойном непостоянстве» как раз имеется. Когда вместо одной исходной пары создается две, то есть принц—Сильвия и Арлекин—Фламиния, и впору было бы отправить героев в затемнение, а зрителей — по домам, случается резкий обрыв игры. Рабочие сцены начинают деловито разбирать декорацию, а персонажи, кроме молодых героев, что называется, выходят из ролей — снимают парики, «убирают» лица и отмахиваются от ошарашенных Сильвии и Арлекина: эксперимент окончен. Вот тогда режиссер преподносит свой главный сюрприз. Героиня выбегает в зрительный зал и оттуда бросает чем-то увесистым в прозрачную четвертую стену. Спектакль кончается звуком реально разбитого стекла. Помимо шокирующей формальной выразительности в этом жесте можно, впрочем, увидеть и пафос. Но против такого его воплощения не станут возражать даже отъявленные эстеты.
