Красивые картинки из отечественной истории

Еще бы, столько необычного. Первый сибирский мюзикл, для которого написаны и музыка, и либретто; страшное количество поющего и танцующего народу на сцене, живой симфонический ор­кестр разместили в импровизиро­ванной оркестровой яме, и специ­ально молодежный хор созвали — никакой, естественно, «фанеры», полностью натуральный продукт. Музыкальный руководитель про­екта и дирижер — заслуженный деятель искусств Алексей Людмилин, блестящего хореографа Эдвальда Смирнова пригласили из Петербурга, режиссер-постанов­щик Алексей Крикливый уже сде­лал в «Глобусе» две заметные ра­боты: сказку «Бемби» для детей и взрослых, спектакль чистых ли­ний, нежный и трогательный, и «Ю» — «городской романс», мос­ковскую сагу о любви, которая у одних заканчивается, у других на­чинается, и потому в целом бес­конечна. Мне оба эти спектакля очень понравились — свежестью своей, естественностью и атмос­ферой радости вперемешку с пе­чалью... Короче говоря, «НЭП» обещал сюрпризы...

Первое знакомство со спек­таклем погрузило меня в состоя­ние, которое психологи называют «когнитивно-эмоциональный дис­сонанс» — чувствуешь одно, дума­ешь другое и никак не можешь сама с собой договориться. Через день я посмотрела «НЭП» еще раз, наблюдала и за зрителями, и за собой и кое-что поняла. Но да­вайте сначала о том, что увидела. Как назвать участников этих мас­совых сцен? Явно не массовкой. Массовка — это вроде бы сооб­щество исполнителей без ярко выраженной индивидуальности каждого. А тут — полна сцена ак­теров (часть из них, как обозначе­но в программке — студенты), сначала это беспризорники, по­том примерные колонисты. Наря­ды живописные, глаза сияют, и у всех как будто бы свои отдельные роли. Они поют, танцуют, живут на сцене с таким явным упоением, и эти волны творческого или просто молодого ликования — первое и самое сильное, что ощущаешь, сидя в зале. Наверное, не только меня они накрыли с головой — общие аплодисменты в конце спектакля смело можно назвать овациями. Очевидный успех. От­куда же мой диссонанс чувств и мыслей?

Красивое слово «мюзикл» да­вайте обойдем стороной. Знатоки этого жанра объясняли мне после, что он такое, и почему не стоит относить «НЭП» к мюзик­лам. Но по-моему, это как раз абсолютно не важно. Ну пусть бу­дет просто музыкальный спектакль. Качество музыки и текстов либретто тоже не стоит обсуж­дать, какие есть, такие есть. Ме­лодии простенькие, но иные темы до сих пор звучат в памяти. Тексты еще проще музыки, но коллективное радостное испол­нение делало и тексты вполне приемлемыми, за исключением, быть может, сольной партии кра­савицы Наташи о бедной сирот­ской доле. Роль Наташи — геро­ическая работа актрисы Юлии Зыбцевой: мало того, что Наташа — лирическая героиня на фоне характерных, так ей вообще не дано ни одной живой сцены, — ходи себе, потупив очи, произно­си все сплошь бесцветные реп­лики и общие места. Замечатель­ная актриса Юлия Зыбцева ухит­ряется оживить это создание, и ее Наташа оказывается-таки вполне веселой и симпатичной девчонкой, к тому же разумной и надежной, какими и бывают са­мые славные героини Зыбцевой. Оба Наташиных ухажера, друзья-соперники Карабанов (студент Андрей Кислицин) и Опришко (студент Павел Прилучный) игра­ют не столько умело, сколько ис­кренне. Тоже ведь не самые све­жие коллизии им достались, — ну, к примеру, два мальчика, один уже хороший, другой только бу­дет хорошим, ссорятся насмерть из-за девочки, и плохой мальчик «подставляет» хорошего... А вот веришь им, будто не встречала прежде в других спектаклях по­добные истории во множестве.

Центрального персонажа — директора колонии Антона Семе­новича Макаренко я видела в ис­полнении засл. арт. РФ Евгения Важенина. Макаренко оказался суров, но справедлив, добрый внутри и усталый снаружи. Навер­ное, ничего большего здесь от него и не требовалось, — кто там знает, какой он был, Макаренко. А вот о Горьком, который появляет­ся в спектакле в финале, извест­но побольше, и мне очень хоте­лось хоть капельку сходства с из­вестным Алексеем Максимови­чем, хоть не настолько прямой осанки и разговора с волжским «оканьем», что ли. Занудство моих пожеланий объясняется просто: «НЭП» имеет дело с историческим материалом, и несколько узнава­емых деталей хотя бы обозначи­ли границы реальности. Тем бо­лее, если подробное жизнеподобие не отвечало идее спектакля. А это — единственное объясне­ние, какое я смогла придумать, чтобы не искать в рассказанной «НЭПом» истории сходства с реальной колонией на реальной дико голодающей Украине.

Но, может быть, ирония и пе­чаль по поводу вечной идеи мира социальной гармонии, где нет беспризорных детей, а светлое будущее ждет каждого, — вот она, тема «НЭПА»? И не при чем тут отечественная история? Как в сцене «мечты педагогов», когда в голубовато-белом освещении из-за кулис неслышно движутся стройные ряды чистеньких вос­питанников: «они тактичные, дип­ломатичные, общественное ста­вят выше личного...» — это педа­гоги умиленно поют, вздымая по-балетному руки, — а из-за спин этих чистеньких в белых маечках уже появляются реальные детки — пестрые, нахальные, нечеса­ные, немытые и агрессивные, — берегитесь! Вот и паровоз в фи­нале (который, видимо, «вперед летит»?) большой, но прозрачный и игрушечный.

И уже в момент заключитель­ных аплодисментов, когда зал, со­стоящий почти сплошь из юных зрителей, встал, я поняла: хоть намек на тот реальный жизненный фон, на каком нарисована опти­мистическая картинка-мечта, на­шелся бы в спектакле, и я приня­ла бы все остальное без внутрен­него сопротивления. Кому же не хочется, как заклинал попавший в место исполнения желаний герой братьев Стругацких, — «счастья всем, и пусть никто не уйдет оби­женным!» Но я, положим, знаю, чем заканчивается дорога к все­общему счастью. Сосед справа, мой ровесник, видимо, тоже зна­ет. А соседка слева, которой не больше восемнадцати? А те юные, что дружно кричали «Браво»? А их сверстники на сцене? И что будет, если мы им этого не расскажем?