Оля Мухина полюбила танцевать

— Ехала сюда и ни на что не надеялась. А тут потрясающей красоты Евгений Калашник. И Людмила Трошина в роли Елизаветы Сергеевны. Я писала эту роль специально для актрисы Никищихиной, но она ушла в мир иной. И звали ее Елизавета Сергеевна. Я всегда пишу для конкретных актеров. А тут все совпало. Ольга Цинк — потрясающая. Не ожидала, что режиссер именно так придумает образ этой нелепейшей женщины. Илья Паньков — один из лучших, кого я видела в роли Севы. Такого попадания в столь невыгодную роль еще не было. Не ожидала, что материализуется Люся, режиссер с Натальей Орловой реализовали мою мечту. Мы обсудили с ними и решили этот образ углубить. Автор чувствует любую фальшь больше, чем зритель, и я благодарна, что такого не произошло. Единственное, что меня смутило — спектакль идет без антракта.

— Я вас умоляю! Только не это! Опять буфет, коньяк...

— Необходима пауза между действиями. Иначе зрителю тяжело.

— Вы себя недооцениваете, ей—богу. Успех для вас, он что, вообще не запрограммирован?

— Можно годами ждать успеха, но так и не дождаться. Но чудеса бывают. У меня сейчас—то денег нет, а тогда студентке Литературного института вообще не на что было делать ксерокопии. Тем не менее я отксерокопировала тонны своих пьес. Тонны! Они ходили по всей Москве. В 96—м году я проскочила только благодаря случайности. Текст пьесы «Таня—Таня» попал в руки Петру Наумовичу Фоменко, он назвал меня Чеховым в юбке и поставил спектакль.

А вообще я всегда мечтала о кино. Три раза меня не принимали во ВГИК. Поэтому я попала в мир театра. Но мечта о кино никуда не исчезает. Я и замуж вышла в корыстных целях за человека кино. Буду тихо писать киносценарии и ждать своего продюсера. Знаю, как он выглядит: молодой миллионер лет 35 — 45, который любит искусство и хочет снимать хорошее кино. Ужасны продюсеры, делающие деньги: они начинают учить, как писать сценарии. Все лето я потратила на коммерческие проекты, всякие там сериалы, но ничего не смогла заработать. Продюсеры заявили: «Хотим сценарий, как бы его написали братья Коонен. Драматургу важно, чтобы ему поставили задачу. Написать можно что угодно, скажут в духе Достоевского — напишешь в духе Достоевского, хотите Коонен — будет Коонен. Работа со словом — это наша профессия. Но не пошел сценарий — говорят, как—то все получилось вымученно. Этот случай я рассказала драматургу Максиму Курочкину, он говорит: «У меня было то же самое!»

Вот Андрей Звягинцев рассказывал, что его продюсер вообще не лез в его работу. Дал денег: снимай что хочешь. Такова степень доверия к художнику. Тогда и происходит волшебство. Но, как сказал великий человек Артур Коппит, все потрясающие постановки, которые принесли автору миллионы, делались без всякой надежды на успех. Никогда нельзя спрогнозировать такие вещи.

— А с пьесами—то как? С пьесами?!

— Уеду в деревню глухую и буду писать пьесу «Летят». Хочется издать пьески отдельной книжечкой и приступить к зрелому произведению.

— Хочется уединиться, среда заела?

— Чтобы получать эмоции, впитывать в себя что—то, нужно огромное количество людей вокруг. Но для реализации замысла, переноса всего этого на бумагу нужно уединение. Почему тяжело быть драматургом? Как только придумаешь персонажей, они начинают с тобой разговаривать, как живые. Эти люди приходят по ночам, их сто пятьдесят человек, а ты из них можешь взять только десять. Булгаков так потрясающе описал в «Театральном романе» эту маленькую коробочку, в которой оживают картинки. Если я все это не перенесу на бумагу, то просто с ума сойду. Полюбила танцевать, включу музыку и танцую, и тогда они у меня замолкают. Но потом опять оживают, поэтому так важно уехать в деревню. Дома это сделать невозможно. У меня родились двое детей — не получается совмещать. Мужчинам проще: они не занимаются практическим деторождением. А мне приходится мечтать о ручке—самописке. Часто даже обычной ручки не бывает, все погрызено, диктофон не работает, батареек нет, все поломано, нет у меня укромного уголка в квартире.

— Сколько детишкам?

— Два года семь месяцев и четыре года. Недавно подожгли квартиру! Я вздремнула, они взяли зажигалку, а когда я открыла глаза, вся квартира реально полыхала. Я уж думала, что и пожарную машину вызывать бесполезно, но папа потушил. Нет, ущерб не подсчитывала. Дыма было много, можно было задохнуться. Они подожгли одну пластиковую машину и из—за этого все закоптилось. На следующее утро подходят: «Мама, дай зажигалочку». Сына зовут Игнат, это значит огненный (муж сердится: назвали ребенка!). У него любимый цвет — красный, любит огонь. Я их пытаюсь воспитывать в свободном духе — крутые дети получаются.

— Пусть вырастают скорее да становятся вашими продюсерами...