Свадьба – дело рисковое

По словам директора театра Татьяны Людмилиной, эта постановка очень четко и ясно вписывается в концепцию театра — приглашение режиссеров различных школ, а также новых имен.

— Доверить новому режиссеру заведомо популярное название, большую сцену — это, конечно, риск, — говорит она. — Но мы достигли своего результата, и в театре к этому спектаклю очень хорошее отношение, мы довольно.

Кстати, Марина Глуховская — выпускница мастерской Фоменко. А по первому своему образованию она — филолог, и это наносит некоторый отпечаток на постановку: большая работа с текстом, произносимым и спетым, фактически сюжетообразующая роль монологов и диалогов. Отсюда и ее пристрастность к вечным темам, универсальным сюжетам и духу классического прошлого.

В то же время сама пьеса носит достаточно исповедальный характер. Она не автобиографичная, но пропитана бурлящими эмоциями, чувствами, мироощущением автора. Написана она в 1852–1854 годах, как раз во время семилетнего процесса, возбужденного в 1850-м по подозрению в убийстве Луизы Симон-Дешан — любовницы Сухово-Кобылина. Текст очень резкий, эмоциональный, обличительный. Он не вяжется, на первый взгляд, со спокойной интонацией спектакля. Возможно, интеллектуальный, объективный взгляд режиссера его несколько приглушает. Музыка тоже несет умиротворенный характер.

В этом заключается, на мой взгляд, важное противоречие. Темперамент — заявленный в постановке, и вложенный драматургом в текст — принципиально отличается. Перед актерами стоит трудная задача найти золотую середину в подаче материала, заставить зрителя и слушать, и переживать. По словам Т. Н. Людмилиной, актеры получили огромное удовольствие от участия в этом спектакле. Это была исключительно новая практика, подход к режиссуре. Актеры приобрели опыт игры в совершенно нестандартной постановке, который, несомненно, пригодится им, вне зависимости от дальнейшей судьбы спектакля. Яркие, убедительные герои получились у Л. Трошиной (Атуева), А. Симоняна (Кречинский), Ю. Соломеина (Расплюев).

Сценография «Свадьбы Кречинского» присущи универсальность и многофункциональность. Марина Глуховская так говорит об этом:

— Мы попытались создать ощущение рождественской Москвы, в которой отдыхают богатые люди, и тем самым преодолеть тоже ставшую традиционной комнатность.

Конечно, пространство приобрело некую всеохватность и широту. Однако все выполнено в одном стиле, тогда как действие происходит в совершенно разных местах: уютный дом, улица, квартира Кречинского. И последнее, в сценографии очень порадовали костюмы: шикарные шубы, красивые платья, элегантные костюмы. Полностью соответствовали характерам, ярко смотрелись.

Особый интерес вызывает концовка — очень неожиданная и неоднозначная. О чем она говорит? В оригинале Лидочка спасает Кречинского, после чего, залившись слезами, «стремительно выходит вон, за нею Нильский, Муромский и Атуева». Она признает, что ее любовь была «ошибка». В трагическом финале появляются те самые слезы, сквозь которые смеется автор на протяжении всей пьесы. Мол, смех — смехом, а в жизни все не так смешно. Вариант спектакля несколько другой. Здесь акцент делается на жертвенности, всепрощении, которые ставят под вопрос ход всей пьесы. Если хеппи-энд должен открыть глаза ему и зрителям, что даже в такой грязи и предательстве может существовать любовь, то звучит это как-то неубедительно, скорее, похоже на каприз скучающей девицы. Да и суть произошедшего до этого поступка не меняется. Вина остается виной, обман — обманом, глупость — глупостью.

Впрочем, сейчас очередь за зрителем. Возможно, он несколько не привык к подобной манере изображения, но постановку можно считать шагом к воспитанию в современном зрителе (а также в актерах) классических норм. Что ж, все познается в сравнении: чем больше мы знаем, тем больше понимаем. Спектакль только начал свой путь.