Татьяна Ломакина, «Тайга.инфо»
Гастроли миланского театра марионеток «Карло Колла и
сыновья» завершились в
Новосибирске. Один из
старейших театров Италии показал на
большой сцене «Глобуса» классическую оперу Джузеппе Верди «Трубадур». Директор театра Эудженио Монти Колла рассказал Тайге.инфо, как куклы говорят о
современных проблемах старинным языком, почему фашисты не
любили марионеток и
как деревянные человечки способны оживить Марию Каллас.
Раньше кукольные театры выполняли роль масс-медиа: через спектакли они доносили до жителей новости. В XIX веке театр пытался образовывать, приобщать людей к культуре благодаря постановкам великих литературных произведений. Сегодня марионетки тоже могут говорить о современных проблемах. Например, у нас есть пьеса, где использованы диалоги с чиновниками, которые много чего обещают, но не делают — это зрителю и сейчас близко. Но, прежде всего, в спектакле важна поэтика взаимоотношений человека и марионетки.
У вас считается, что кукольный театр — это театр для детей. Если так, то, конечно, наше представление может показаться неожиданным и необычным. Я директор театра с 1965 года, и на протяжении всего этого времени ни разу о нас не отзывались негативно. Лишь однажды один шотландский критик написал примерно так: я не люблю театр марионеток, меня они пугают, но вы идите и смотрите этот спектакль, потому что это зрелище того заслуживает. Но, вообще, в Новосибирске я испытывал ощущение, будто у меня в руках магнит, которым я притягиваю зрителя.
Мне очень нравится передавать какие-то сильные женские эмоции. Я далеко не всегда работаю с женскими куклами, но постоянно, когда мы ставим оперы Верди, потому что у него очень сильные героини, и мне непременно хочется передать эту их силу на сцене, а не чтобы они выглядели какими-то непонятными существами, которые еле-еле двигают ручками. Не то чтобы я не доверяю эти роли другим артистам. Просто я своими глазами видел Марию Каллас на сцене, наблюдал её в опере, поэтому я могу, как свидетель этого, передать ощущение, которое передавалось от неё со сцены. Каллас была настолько потрясающей исполнительницей, что, когда она пела, даже ткань её костюма двигалась.
Я расскажу вам одну историю, которая произошла со мной в 60-е годы. В то время я жил в Милане на улице Монте-Напалеоне, одной из центральных улиц города. Это был один из тех дней, когда душе неспокойно, и казалось, что ты что-то в жизни теряешь, упускаешь. Я вышел погулять. Прохаживаясь по этой улице, остановился у витрины и вдруг увидел возле себя Марию Калласс. Она, как и я, гуляла и остановилась посмотреть витрину. И вот тут я задал себе вопрос: «А смог бы я передать с помощью марионеток на сцене то, что передавала Каллас, и оказать на зрителя то впечатление, какое оказывала она?». В наших спектаклях мы оживляем тех, кого уже с нами нет. Конечно, зритель может послушать записи Марии Каллас, но он никогда уже не увидит ни её саму, ни её образа на сцене. И только с помощью театра марионеток можно это восполнить.
Никаких новых технологий изготовления кукол мы не используем, следуем традиции. Но при этом по-другому делаем лица, вырезая согласно канонам красоты своего времени. В XIX веке они были другими: у женских кукол были здоровенные шнобели, кругленькие щёчки, маленькие узкие глазки. У нас сохранились марионетки XIX века, но используем мы их только для старых спектаклей — каждому своя эпоха. Старые куклы для новых спектаклей не годятся: они не укладываются в художественные критерии. Например, у нас есть один балет, который был поставлен ещё в 1895 году, там эти куклы играют. Есть куклы, которые долгое время не использовались из-за репрессий. Наш спектакль «Вокруг света за 80 дней» запрещали фашисты, потому что эта история заканчивается неравным по национальности браком.
Да, это вымирающий вид искусства. Сейчас вместо того, чтобы делать какие-то красивые костюмы, люди надевают на себя чёрное трико и так выходят на сцену. Или думают: «Ну зачем нам мучиться, делать кукол каких-то деревянных?» — и берут пенопласт или полистирол, делают из этого нечто, привязывают к нему ниточки, и вот вам марионетка. Или, например, что ещё хуже, актёры, которых не принимают в труппы, собираются вместе, организуют то, что они называют анимационным театром, и показывают всё, что их душе угодно, при этом не задумываясь не об эстетике, ни о философии, ни о том, какой театральный язык они используют.
Безусловно, марионетки нам отвечают. Например, очень часто вдруг что-то происходит с костюмом, он как-то не так на ней сидит, или кукла теряет равновесие. Наверно, слишком громко прозвучит, но иногда кажется, что марионетки с нами борются и не хотят делать то, что мы их заставляем делать. Иногда я сижу один в своей мастерской, одеваю кукол, вдруг оборачиваюсь и вижу — 2000 марионеток, целая армия их смотрит на меня. В этот момент мне кажется, что я перед актёрской труппой, и они все ждут, кого же из них я выберу — а они все хотят играть. Не стоит забывать и о древней функции марионеток: они использовались в целях религиозного культа. Жрецы заставляли их двигаться, чтобы напугать и как-то повлиять на свою аудиторию. Поэтому, действительно, в марионетках есть что-то потустороннее, какое-то странное могущество.
