«Мы — безотцовщина в поисках того, чему стать сыновьями»

Захар Прилепин, «Санькя»

5 и 6 декабря в рамках Рождественского фестиваля в театре Красный факел прошли показы спектакля «Отморозки» постановка Кирилла Серебренникова по роману Захара Прилепина «Санькя».

Режиссёр заранее предупреждал о нецензурной лексике и о том, что неготовым к этому в зале делать нечего. Подобные предупреждения присутствовали и на дверях театра, но многие зрители их проигнорировали. Часть из них выразила свой протест уходом из зала, а часть отсидела спектакль от первого звонка до финальной песни.

Кирилл Серебренников и Захар Прилепин совместно переделывали текст романа в пьесу и совместно ничего от него не оставили: Прилепин в «Саньке» показывает нам взрослых лбов, которые пьют, сетуют на жизнь и не ведают, что творят, а Серебренников в «Отморозках» — детей без родины, без дома, без отцов, без способности рефлексировать, без любимых бабушкиных «каравайчиков — тонких, почти прозрачных, блинцов со сладким, хрустящим, тёмным изразцом», растущих среди металлических ограждений, лозунгов, насилия и слабых сильных мира сего.

Человек — это огромная, шумящая пустота, где сквозняки и безумные расстояния между каждым атомомо. Это и есть космос.
то же

Легко и просто режиссёр избавляет героев от их истории: от деревни, от умирающего дедушки, от записок волнующейся матери, от «так много слёз в твоих глазах. Сморгни, мама, это невыносимо», и история превращается в рассказ о баловстве беззаботных пацанов, не способных не то что взять на себя ответственность, а даже сказать «не мы такие, жизнь такая».

До тех пор, пока все казалось бы преднамеренно утерянные темы одна за другой не начинают всплывать в виде кратких зарисовок и нарушать стройную режиссёрскую логику: в роковой момент Гриша (так зовут главного героя в «Отморозках») всё-таки вспоминает похороны отца (вместо неоднократного прилепинского «вот бы отец был жив»). В сцене с катанием по сцене гроба остаётся даже коллега отца Алексей Константинович Безлетов — единственный, кто вызвался ехать с ними в деревню по бездорожью и по бездорожью же тащил на себе гроб. Однако важность этого момента по ходу пьесы остаётся незамеченной. Темы предательства (или, если угодно, переоценки ценностей) не возникает и в истории с Яной (в спектакле — Катей) — ни про какого её парня (как минимум Сашиного знакомого, как максимум — брата) здесь нет ни слова.

Всё это вроде как должно помогать нам понять отношения между героями, степень их безрассудности, противоречивость и отношение к жизни, рассказать хоть немного об их мотивации, показать откуда растёт хвост, но оно оседает на уровне совершенно неясно откуда взявшихся прилепинских фраз вроде «смысл жизни в том, чтобы знать за что умираешь, а вы даже не знаете, зачем живёте» или про людей, которые никогда не предадут. 

Совершённое Гришей ограбление тоже почти не имеет смысла: во-первых, грабит он не зажравшегося буржуя, который «извлёк из кармана портмоне, раскрыл одной рукой, вытянул из толстой пачки несколько купюр с нолями — и всё это время говорил по телефону. Собрал сдачу, прихватил огромный, позвякивающий пакет, и так с телефоном под ухом и вышел», а таксиста в зелёной олимпийке из далёких восьмидесятых. Во-вторых, купил ли он на эти деньги сапоги матери мы так и не узнаем, а в-третьих, отданная Позику доля «на куртку и берцы» снова не вписываются в стройную логику Серебренникова, а возвращают нас к тексту оригинала.

И таких примеров ещё энное количество: неготовность персонажей рефлексировать с одной стороны и по-своему осмысленные героями Прилепина поступки с другой, намерения Саши стрелять в избившего его полицая, а не осудившего его братьев рижского судью... Всё это не даёт поверить до конца ни в одну из историй, но при этом удачно гармонирует с бесконечными перевоплощениями персонажей на сцене из одного в другого, с перекрикивающимися в мегафон соседями Гриши по палате, с перекрещивающимися репликами пацанов, Безлетова и «водителя сто семьдесят шестого горномотострелкового полка», так удачно оказавшихся в одном месте.

Актёры, то ли потому, что привыкли к камерным залам, то ли от собственной молодости, так и не вжились до конца в роли идейных нацболов, как ни старались изучить различные стороны их жизни изнутри — мало в них бунта, только капризные дети проскальзывают в разных интонациях: восхищённых «почему от тебя пахнет лимонами?!», в якобы успокаивающих «мама, не плачь», в надрывных «а отец наш не отморозок был, так с тобой поступать?!», в кривляниях, в жонглировании, в играх в чиновника и революцию.

В постановке нет места развернуться драме, все отношения однобоки и недвижимы: главный герой не испытывает перед Безлетовым ни стыда, ни благодарности, ни уважения, он с самого начала и до самого конца относится к нему как к помощнику губернатора. Он не любит тайно Катю, у него нет сомнений по поводу Верочки (да и Верочке всё равно), ревности нет. Его статус никак не меняется ни в собственных глазах, ни в глазах его союзников, ни в глазах его девушек. Так же как не меняется чей-либо другой статус. Все мотивации, оправдания, характеры пропадают напрочь, остаётся краткий пересказ с вскользь упомянутыми отягчающими и женщина с красными губами, в особо трагических моментах исполняющая арию Вивальди «Фарначе».