Ольга Ярославцева, «Честное слово»
О
любви писали все известные нам авторы. Но
ТАК о
ней написал только один
— русский классик Иван Тургенев. Лишь ему принадлежало истинное умение изобразить «темную» сторону любви, ее
разрушительную силу и
мучительность.
Так считает ярославский режиссер Александр Кузин, который последние месяцы трудится в Новосибирском театре «Глобус». Он создает здесь то, что, как надеется, вернет людям веру во всепоглощающую любовь — спектакль «Месяц в деревне» по одноименной пьесе И. С. Тургенева. Совсем скоро, 27 января, на Малой сцене театра состоится премьера этой проникновенной мелодрамы.
В этом спектакле любят все. Хозяин деревенского имения Ислаев (Юрий Буслаев) любит свою жену. Ею же пленен друг дома Ракитин (Денис Малютин). Сама Наталья Ислаева (Юлия Зыбцева) пылает страстью к учителю своего сына — студенту Беляеву. А на того с надеждой и робкой влюбленностью посматривает воспитанница дома Верочка (Анна Михайленко, Наталья Тищенко)... «Месяц в деревне» наполнен ревностью, соперничеством, испытаниями — всеми аспектами отношений между мужчиной и женщиной. Но фоном этим любовным перипетиям служат высокие мысли, глубокие взгляды на жизнь и настоящие поступки.
Накануне выхода в свет столь необычного (и по форме, и по содержанию) на сегодня спектакля мы побеседовали с его создателем Александром Кузиным и узнали о его взглядах на современный театр поподробнее.
— Александр Сергеевич, сейчас в театрах существует тенденция «массового» возвращения к советской драматургии и вообще авторам, знакомым всем еще со школьной скамьи. В частности, вы ставили Шукшина, Окуджаву, Маршака, теперь вот — Тургенев. С чем это связано — не интересна современная драматургия?
— Скажем так: современная драматургия мне интересна, но не как режиссеру. Видите ли, пьесы советского периода более позитивны по своему внутреннему направлению. А я считаю, что театр должен созидать, и ни в коем случае ничего не разрушать — ни в зрителях, ни в самом себе. Современные же пьесы, на мой взгляд, носят депрессивный характер. Наверное, это соответствует духу современности. Я тоже увлекался подобными вещами, но теперь все чаще и чаще обращаюсь к спектаклям, которые ставили в театре лет 20–30 назад, и стараюсь придерживаться позитивного настроя.
— Сейчас очень актуально стало такое понятие как «театр экспериментальных форм». А что такое для вас театральный эксперимент?
— Мне кажется, подлинный эксперимент в театре сегодня может проходить только в малом пространстве и только с современной драматургией, с современной пьесой. Это действительно что-то новое. Тот путь, который предлагают современные драматурги — это путь в неизвестное, и куда он выведет — непонятно. И это всегда риск. Многие театры выигрывают на этом, потому что молодежь, например, всегда тянется именно к эксперименту. Там она находит нужные ей острые темы. Эти темы часто неприятны, щекотливы, болезненны, поэтому обсуждаются в камерной обстановке, на малых и экспериментальных сценах.
— Наверное, это еще и потому, что большинство людей приходят в театр отдыхать, а не думать на больные темы...
— Да, и мне это очень не нравится. Современный театр не должен быть театром отдыха. Вообще, отдых в театре — это какая-то превратно понятая идеология советского времени. Это идеология «давайте повеселимся». По-моему, мы уже изрядно напелись, наплясались, как перед большой бедой. Но эта идеология вновь возвращается, поэтому, кстати, сегодня очень востребованным стал жанр оперетты, мюзикле. Все-таки театр — это идея. Без генеральной идеи нет спектакля. Сегодня театр перестал быть властителем дум, он перестал учить, перестал воспитывать чувства зрителей. Он многое потерял. Но без идеи он потеряет все.
— Есть ли что-то, что вас раздражает в современном театре?
— Не то, чтобы раздражает... Но я очень устал от агрессивной режиссуры. Когда режиссер всячески выпячивает себя любимого, забывая о предмете разговора и о зрителе. А ведь мы работаем для людей. И главная задача — заставить человека задуматься, помочь ему осознать, открыть для себя что-то новое. И не нужно в этом опускаться до какого-то приземленного уровня, нужно, наоборот, зрителя «подтянуть», показать ему то, чего он не знает, не понимает или, быть может, не задумывается.
— Тургенев для этого подходит как нельзя лучше?
— Да, ведь прежде всего это классика. А классика говорит о вечных вещах и делает это очень красиво... Тургенев тем и хорош — он говорит о любви так, что дух захватывает. И говорит таким РУССКИМ языком, о существовании которого мы уже забыли. Вот к чему сегодня надо вернуться, что бы услышать... И подумать, прежде чем говорить «Я, я!», о том, за что действительно надо себя уважать. Понять, что все мы часть одной нации, что мы великая культура.
— А как вообще возникла идея поставить «Месяц в деревне»?
— К творчеству Тургенева я всегда относился неравнодушно, но поставить его никак не удавалось. Было много других пьес, других авторов... Но силы всегда копил именно для «Месяца в деревне». В этой пьесе есть все, чего нам сегодня не хватает. И глубокое содержание, и высокие чувства, и «качество» отношений между людьми. Тургенев — необычайно проникновенный автор, неповторимый в своей самобытности. Так, как говорил о любви он, у нас не говорил никто. О такой любви, какая показана в «Месяце в деревне». Сейчас такая любовь, вероятно, тоже есть. Но мы давно забыли об этом или перестали говорить...