Юлия Колганова, новостная лента сайта театра «Глобус»
Друзья! 30 ноября и 1 декабря 2018 года на малой сцене театра «Глобус» — премьера спектакля «Лисистрата» по комедии древнегреческого драматурга Аристофана. Предваряя премьерные показы, мы побеседовали с автором вольного перевода пьесы и режиссером Олегом Липовецким. О природе актерской импровизации, спектакле как диалоге с обществом и постапокалипсисе на сцене — в нашем интервью.
— У каждого из нас существуют свои причины на выбор профессионального пути. Почему вам захотелось заниматься режиссурой?
— Видимо, я не встретил своего режиссера, когда был актером. Ну, либо был недостаточно хорошим артистом, и поэтому режиссеры мной недостаточно интересовались. Вообще, по первому образованию я водитель-слесарь. По второму (незаконченному) — учитель биологии и химии. А по третьему — артист театра. И если бы я нашел режиссера, с которым мы были бы сотворцами, то, возможно, мой путь в режиссуру и не лег бы. А так как я (в силу разных причин) не мог высказаться в актерской профессии как творец, а мыслей много было, то пришлось делать спектакли самому.
Своей крестной мамой в режиссуре считаю Елену Иосифовну Горфункель. Она приехала в наш театр отсматривать спектакли для программы фестиваля, которым тогда занималась. Мою первую самостоятельную работу увидела случайно. Я не питал никаких особых иллюзий, просто мне хотелось, чтобы Елена Иосифовна что-то мне сказала. А в итоге она пригласила этот спектакль на фестиваль, и мы получили там Гран-при. Именно она произнесла: «Олег, пора бы вам пойти поучиться». И я поступил на режиссерский факультет Театрального института имени Щукина.
— Кого бы вы могли назвать своими учителями?
— Буду банален и скажу, что главный мой учитель в профессии — это жизнь, которая круче любого театра. Она меня научила тому, что везде и всегда может быть все что угодно. Все, что мы несем на сцену, — мы черпаем из жизни. И высказываемся о том, что нас волнует, беспокоит, о том, что происходит вокруг. Если говорить о режиссерах, в спектаклях которых я черпаю вдохновение, то их неизмеримое количество. Стрелер, Бутусов, Мнушкина, Туминас, Дарио Фо... Каждый человек, которого я встречаю в театре, — мой учитель. Конечно, многим я обязан своему первому мастеру в профессии — Ивану Петровичу Петрову.
— Вы авторитарный режиссер или предпочитаете партнерство с артистами?
— Я разный режиссер. Больше всего люблю партнерские отношения. Это счастье, когда артист приносит на репетицию предложения. На мой взгляд, лучшая книга о театре — «Этика» Станиславского. У него есть две прекрасные фразы: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве» и «Талант — это желание работать, а во-вторых, работоспособность». Если артисты хотят и умеют работать, горят своей профессией, то, конечно, это партнерство. Мы все стремимся к идеалу, но, к сожалению, не так часто его находим. Поэтому бывает по-разному. Иногда приходится быть авторитарным. Чтобы дать возможность работать артистам, которые хотят и любят работать, иногда нужно заставить работать артистов, которые не горят никакой ролью, кроме главной. И конечно, для меня очень важно, чтобы спектакль работал после того, как режиссер уехал, чтобы не рушилась заданная форма. Очень жестко отношусь к самовольным изменениям в спектакле.
— А где находится грань между актерской импровизацией и самовольством?
— Все зависит от театра, режиссера, артиста. Если артисты любят спектакль, то они его держат. Импровизация актера должна заключаться в импровизации внутренней жизни, а не внешнего рисунка и текста. Конечно, артистам где-то хочется вырваться на свободу, но мы и пытаемся эту свободу обрести в совместном творчестве. Зритель приходит в театр, и он должен увидеть качественную работу. Даже если сегодня у артиста нет вдохновения и импровизационного самочувствия. Человек не обязательно должен уйти довольным, не каждый спектакль доставляет ощущение удовольствия, некоторые вызывают противоречивые чувства, иногда депрессию, если этого добивался режиссер. Спектакль должен оказывать то воздействие, которое в него заложено, вне зависимости от состояния и настроения артиста на сегодняшний день.
— Как вам работается с артистами театра «Глобус»?
— Мне кажется, что я попал в распределение ролей, это всегда важно для спектакля. Удачно, что в составе и мастера, и много вчерашних студентов, которых в этом году взяли в труппу. Причем вначале я об этом не знал: я ведь беру не студентов, а людей, чьи типажи и внутренние качества мне важны. Сейчас очень честно складываются наши партнерские взаимоотношения с артистами. Не говоря о том, что я получаю эстетическое удовольствие от обилия прекрасных женщин и девушек в нашей команде.
— Какие усилия необходимо приложить режиссеру, чтобы спектакль заинтересовал зрителя?
— С помощью спектакля я вступаю в диалог с обществом. А зрители и есть часть этого общества. Как и артисты. Как и художники. В итоге складывается большой триалог или тетралог. В первую очередь важно, чтобы те темы, о которых я говорю, волновали меня. Если это волнует того, кто вступает в диалог, то какова бы ни была реакция зрительного зала, она будет, и неважно — положительная или отрицательная. Главное, не быть чуть-чуть беременным. Не быть просто теплым, не быть комнатной температуры. Ты можешь быть либо очень горячим, либо очень холодным внутри. Спектакли могут быть разными. Ты можешь быть внутри страшно горячим в тот момент, когда делаешь абсолютно холодный, рассудочный спектакль. Потому что тебе пылкие мысли нужно именно в такой форме высказать. Какой «Пепел Клааса стучит в мое сердце»? И если это происходит, если меня искренне волнует то, о чем я говорю, значит, на какую-то реакцию я зрителя вытащу. Пусть он даже возмущенный уйдет в антракте, но это гораздо лучше, чем проспать весь спектакль.
— Литературная основа важна для актуальности спектакля? Какие пьесы — классические или современные — быстрее найдут отклик в умах и сердцах зрителей?
— Мне кажется, что любая хорошая пьеса важна. Будь она написана сейчас или в далеком прошлом. Когда хирург делает операцию, он берет тот инструмент, который нужен ему в данный момент. Если меня что-то беспокоит, то я ищу текст, с помощью которого могу это беспокойство выразить. Иногда бывает, что вообще не нужна литературная основа. Многие спектакли сочиняются без нее.
— Тогда что вас беспокоит на данный момент? Почему ваш сегодняшний «инструмент» — «Лисистрата»?
— Меня беспокоят войны и насилие в мире. И то участие, которое принимает наше государство в этом. Потому, что я — гражданин этого государства.
Пьесу пришлось писать заново, перевод на русский язык Пиотровского 1934 года, на который я опирался, оказался очень архаичен. А ведь сама история и героиня Лисистрата, желающая мира, возвращения любимых мужчин с войны, прекрасны. В новом варианте есть сцены, полностью придуманные мной; есть какие-то расширенные монологи, сделанные из одной фразы. Понятно, остались те же история, герои, события — много пересечений с тем переводом. Есть моменты, когда я намеренно цитирую Пиотровского. Но, вообще, это новый текст.
Мы сохраняем греческие имена, географические названия, мифологию, это дает мощный объем пьесе — переводит ее в какой-то небытовой план. Тем более что у нас это фантастическое произведение: мы перекинули историю в постапокалипсис. Действие происходит после конца света. После катастрофы человечество приходит снова к началу и тут же начинает опять стремиться к новой катастрофе.
— Вы написали довольно остроумный и смешной текст. Как вы считаете, о серьезных вещах плодотворнее разговаривать комедийным языком? Или все зависит от ситуации?
— Разные жанры — разные пристройки. Когда в жизни мы не можем о чем-то договориться с человеком, мы меняем к нему пристройку, ищем иные пути. Война — это проблема человечества, с которой мы не можем справиться много лет. И я не знаю, какой способ лучше, и существует ли он вообще. Но есть замечательная мысль классика: смех — лекарство, которое спасает от страха. Потому что если человек смеется, то он не боится. А если человек боится, то он не смеется. Мне кажется, что важно говорить о каких-то страшных вещах через смех. Освобождаться от страха. Но это не значит, что мы будем зрителя исключительно смешить. В пьесе есть монологи абсолютно не комедийные. И это специально сделано. Можно смеяться, но наступает момент, когда нужно говорить серьезно.
— К слову, о текстах. Вы являетесь художественным руководителем Международного драматургического конкурса «Ремарка», открываете новые имена. Значит, вам не кажется, что все уже написано до нас?
— Как говорил мой первый мастер Иван Петрович Петров, который учил меня актерскому мастерству и, видимо, режиссуре: в этом мире уже все было, только нас не было. А мы новые всегда. Раз нас не было, мы не знаем, что все было. Мы будем стотысячный раз изобретать велосипед. И в этом нет ничего плохого, в этом есть счастье. Если бы каждый человек знал все, что было до него, очень скучно было бы жить.
— Финал конкурса является передвижным — каждый год проводится в новом регионе. Весной 2019 года он состоится в Новосибирске, на базе театра «Глобус». Расскажите немного о вашем детище.
— Конкурсу будет семь лет, для такого проекта это большой возраст. Мы существуем абсолютно свободно, у нас нет постоянного финансирования, каждый год мы находим партнеров. Вернее, уже партнеры находят нас, и это хорошо.
Наши пьесы много ставят по всей стране. «Ремарка» очень прагматичный конкурс в этом смысле. Мы — близкие друзья с фестивалем молодой драматургии «Любимовка». Но «Любимовка» занимается поиском нового языка, им важен талант автора, даже если он написал несовершенную пьесу. Им надо найти нового автора и помочь ему окрепнуть. А мы занимаемся поиском новых пьес — блистательных, желательно совершенных, нам нет разницы, кто написал текст — новичок или маститый драматург.
В свое время я придумал конкурс, чтобы развивать драматургию на Северо-Западе России, где я жил. Хотел находиться среди людей, которые мне интересны, хотел видеть их вокруг себя. У меня это получилось, и на гораздо большей территории. Я познакомился со столькими прекрасными мастерами, они научили меня очень многому. Эгоистично так. Вообще мы все эгоисты, только некоторые со знаком «плюс», а некоторые со знаком «минус». Мой эгоизм, надеюсь, со знаком «плюс». Могут забыть спектакль, а пьесы, которые мы открыли, останутся. Мне кажется, запустить самолетик в вечность у нас получилось. И на самолетике, среди фамилий моих друзей, написано маленькими буквами: «Олег Липовецкий», а большими — «Ремарка».