Театр открывает миф, в котором мы существуем

Инна Кремер, «Советская Сибирь»

11 апреля на малой сцене театра «Глобус» состоится премьера спектакля «Анна Кристи» по пьесе американского драматурга Юджина О’Нила в постановке московского ре­жиссера Владимира Берзина. Берзин — ученик А. Эфроса и А. Васильева, несколько лет работавший главным режиссе­ром Красноярского ТЮЗа, а также преподающий актерс­кое мастерство в ГИТИСе и ВГИКе. На его счету множество спектаклей, поставленных по пьесам классиков — А. Ос­тровского, А. Чехова, П. Мариво и др. Одна из последних нашумевших работ — постановка пьесы «Джульетта и ее Ромео» Клима во МХАТе им. А. Чехова.

Итак, несколько вопросов перед премьерой:

— Владимир, чем для вас является театр?

— Театр — это инструмент познания Бога, такой же, как религия, наука и другие искус­ства. Как только он перестает быть таковым, он перестает быть театром и становится шоу-бизнесом. Между ними очень тонкая грани­ца. Театральное действо возникает из ритуа­ла — от шаманского, буддистского до хрис­тианского и магометанского, который в какой-то момент выходит за пределы алтаря, а потом и за пределы храма. Театр за последние триста лет стремительно теряет связь с тем, из чего он вышел. Он предлагает в за­камуфлированном виде порок, оправдывая себя тем, что показывает его для того, чтобы предо­стеречь. Это увертки! Можно показывать на сцене разбойника, только когда в итоге он как лич­ность меняется. Если из­менения! в сторону плюса не происходит, то это грех.

— Чем обусловлен ваш интерес к О’Нилу?

— О’Нил глубоко теат­рален, как Островский и Достоевский, хотя Досто­евский не писал пьес. В первую очередь, есть ин­терес, связанный с текс­том. Я слышу в нем эстетическую загадку. О’Нил привлекателен для меня тем, что пишет ли он о ко­чегаре и проститутке или о родовитой семье с юга, он показывает людей нового времени, в глубине отно­шений которых запрятан миф. Пьеса «Анна Крис­ти» поначалу выглядит как социальная драма. Звучит сленг, отражающий среду и характеры этой среды, и вдруг вопреки всему рядом со сленгом появляются высокие мысли, на первый взгляд, не свойственные «низкому люду» — о жизни, о духе, о выбо­ре, о вере. И тогда пьеса раскрывается неве­роятной поэзией, и ее структура оказывает­ся очень непростой. Психология определен­ных человеческих типов и чистый диалог об истине в тексте причудливо перемешаны. Получается очень красивый театр. И в откры­тии этого сложного театра состоит мой профессиональный интерес.

— То есть можно говорить об уни­кальности героев пьесы?

— Герои О’Нила красивы зрелостью отношений с самими собой и миром. Персонажи пьесы готовы отвечать за свою жизнь по са­мому большому счету. Их историю надо чес­тно рассмотреть, доверяя автору.

Героиня — Анна Кристи — женщина, в ко­торой сразу слышится ее невероятная неза­висимость и свобода. Я не могу объяснять ее судьбу теми социальными условиями, в кото­рых ей приходилось существовать — они для меня далеки и не лежат в области моего опыта. Анна, в моем видении, — воплощен­ный образ абсолютной женщины. В простой истории любви выявляется конфликт «инь» и «янь» в своей глобальной космической неразрешимости и единстве. И тогда открыва­ется символика пьесы — море как женское начало, которое моряки хотят избороздить, которое и манит их, и пожирает, которое они и любят, и ненавидят.

— Любовная история, преподне­сенная с точки зрения абсолюта, на ваш взгляд, сегодня способна увлечь зрителя?

— Человек в зале сегодня проживает в своей жизни такие сюжеты, которые человеку на сцене зачастую и не снились. Это в се­мидесятые годы на сцене была жизнь, а в зале — застой. А сейчас наоборот. Предположим, что в зале сидит человек, который бросил семью, уехав в Америку, а через пятнадцать лет нашел свою дочь. Рас­сказывать ему историю его же взаимоотно­шений с дочерью неинтересно — он ее лучше знает. Но театр может предложить ему разговор о том, какова природа того, что с ним произошло.

Зритель, который подвергает сомнению собственное ощущение, что мир не совсем такой, каким он его воспринимает, хочет ви­деть оборотную сторону. И тогда театр может открыть миф, в котором человек су­ществует. Оправдать злодея не в юридичес­ком смысле, а в смысле человеческом театр, знающий про мир, про Бога, в состоянии.